Киргизка

Киргизы вековечные бродяги, и перекочевка для них не только необходимость, но и искреннее наслаждение. Весь их домашний скарб, весь быт их приспособлен к седлу и вьюку; у них все дорожное, все передвижное — и жилище, и мускулы, и сама душа.

Характерен ответ, который старая киргизка дала Вамбери, переодетому дервишем, спросившему ее, зачем они постоянно кочуют: «Мы не так ленивы, как вы, молла! нам не усидеть по целым дням на одном месте. Человек должен двигаться, потому что, посуди сам: солнце, месяц, звезды, вода, звери, птицы, рыбы — все движутся; только земля и мертвые остаются на месте!»

Киргизка — больше хозяин верблюда, больше хозяин кибитки, чем сам киргиз. Киргизка, а не киргиз будет разбивать кибитку по приходе кочевников на облюбленное ими горное пастбище; киргизка будет навьючивать и развьючивать верблюда, киргизка погоняет его, поит и кормит, точно так же, как поит и кормит, обмывает и обшивает самого киргиза и его киргизят, начиная от его белой войлочной шапки до его бараньего тулупа и сарапая и кожаных чомбар.

Может быть, от этой постоянной грубой работы среди суровых условий природы, от этой всегдашней мужественной борьбы с нуждами и тягостями жизни, киргизская девушка, киргизская женщина с детства вырастают такими рослыми, сильными, смелыми и выносливыми, так похожи на мужчин выражением своего лица и складом своих костей, так самостоятельны и тверды характером.

У редких цивилизованных народов женщина пользуется таким огромным значением и уважением, какими пользуются среди киргизов их жены и матери. Они никогда не закрывают своего лица, как это делают всегда праздные и бесправные сартянки и таджички, и пользуются наравне с мужчинами правом свободно смотреть на других и показывать другим самих себя. В общественных и семейных делах им принадлежит решающий и, во всяком случае, очень важный голос, и нельзя не удивляться, как могла образоваться такая поразительная разница в способностях, вкусах и положении по-видимому одной и той же азиатской и мусульманской женщины, какая является теперь между изнеженными, ни к чему не пригодными затворницами каких-нибудь турецких гаремов и этими мужественными и деятельными хозяйками киргизского кочевья.

В некоторых киргизских аулах женщины даже решают дела, касающиеся исключительно женщин. Зависимость всей жизни киргиза от его женщин он выразил в очень меткой пословице, столько же насмешливой, сколько трогательной: «Если твоя жена зла, что пользы от спокойствия народа? Если твой сапог тесен, — что пользы от обширности мира?»

Киргизка, составляющая в мирное время всю силу семьи, не остается бесполезною для нее в дни войн и междоусобий.

Женщины киргизов не раз вступали в рукопашный бой, храбро защищая свои кибитки от врага, вторгнувшегося в родной аул, и постоянно ухаживают за ранеными, родными и чужими; других докторов и сестер милосердия у кочевников нет.

В этом отношении рассказы древних авторов о храбрых амазонках, кочевавших около Каспийского моря, рисуют очень мало видоизменившийся образ жизни киргизских и туркменских наездниц.

Мужественность и деловитость кочевой женщины среднеазиатских пустынь поражали и европейских путешественников, посещавших в XIII столетии монгольские страны.

«Девки и женщины монголов ездят верхом и скачут так же, как мужчины, — рассказывает Плано Карпини в своей классической книге, которую мы уже не раз приводили. — Жены у них делают все: шубы, платье, башмаки, сапоги и всякую кожаную работу. Они же ездят на повозках и чинят их, также вьючат верблюдов. Они очень проворны и искусны во всех работах. Все они носят портки; некоторые стреляют, как мужчины».

Читая эти строки, думаешь, что итальянский монах, современник Чингиса, описывает теперешних киргизок. До того сохранили они в наши дни старинные монгольские обычаи.

Киргиз, несмотря на грубость своих нравов и на свой семейный деспотизм, обычайный у всех азиатов и у всех магометан, — очевидно, сознает великое значение женщины в своей жизни. Он украшает свою могучую помощницу самыми ласковыми именами, поистине очень нужными для такого дикаря, и очень мало подходящими к действительным качествам этих мужеобразных дам. Вы почти не найдете среди женских киргизских имен других названий, как Урюк (абрикос), Пистагуль (фисташковый цвет), Алва (халва, любимое лакомство азиатов), Карлыгас (ласточка), Джибек (шелк) и т. п.

Если встретится среди этих нежностей какая-нибудь Сарыкыз, то есть «желтая девушка», — то потому только, что в понятиях желтокожего монгола нет краше цвета, как желтый, для личика любимой красавицы.

Конечно, не нужно составлять себе из этого чересчур идиллических представлений о семейных добродетелях киргизского кочевника. Все-таки киргиз остается киргизом, азиат — азиатом, дикарь — дикарем.

Недаром он сочинил характерную поговорку на счет своего семейного быта: «Я могу бить свою жену, сколько мне угодно; а если убью, то заплачу хун».

Впрочем, если муж очень бьет свою жену, то род ее вступается и, в известных случаях, даже отнимает ее у мужа.

Насколько женщина ценится киргизами, лучше всего доказывается тем, что до последнего времени за нее платился очень высокий калым.

Конечно, калым вообще служит признаком зависимости женщины, обращает ее в товар своего рода, в домашнее животное, которое можно покупать за деньги. Но тем не менее, размер калыма имеет свое несомненное значение.

В прежнее время, когда киргизы владели огромными стадами и не были стесняемы в пастбищах, и когда, с другой стороны, участие трудолюбивой и энергической женщины в их постоянно тревожном и необеспеченном быту было особенно важно для них, — калым за невесту обыкновенно доходил до ста различных скотин, но теперь такой калым уже редкость, и чаще всего он не поднимается свыше 9—10 голов (1 или 2 верблюда, 4 лошади, 4 коровы).

При этом бедняки вместо коров и лошадей дают столько же мелкого скота, овец и коз, а иногда даже и лошадь вместо верблюда.

Киргизы, как истые азиаты, большие любители жен.

Хотя магометанский писаный закон, шариат, не разрешает правоверному иметь более четырех жен, но народные обычаи, или адаты, по-киргизски «занг», — в этом отношении гораздо великодушнее и дозволяют мужу иметь столько жен, сколько пожелает душа его, «ибо жена — самка», оттого ей позволительно ходить с открытым лицом, как и прочим животным.

Понятно, что богатые киргизы более придерживаются любезного им занга, чем педантических правил шариата.

«Разбогатеет сарт — строит дом; разбогатеет киргиз — набирает жен», — говорит туземная пословица.

Другая такая же пословица свидетельствует о семейных вкусах киргиза несколько с иной точки зрения: «Дом с детьми — базар, а без детей — мазар (т. е. могила)», — говорят киргизы.

Меня уверяли, что киргиз, у которого более четырех жен, живет брачно только с четырьмя; остальные обращаются в так называемые суфи, то есть, «воздержанные», — невольные монахини своего рода.

С каждою же из четырех действительных жен своих киргиз обязан по адату ночевать по очереди, а она, в свою очередь, обязана готовить ему в этот день кушанье и заниматься всем хозяйством; так что деликатный вопрос о разделении на четыре части семейных радостей и семейных обязанностей разрешен кочевым законодательством довольно просто и остроумно, по принципу: «Любишь кататься, люби и саночки возить».

Впрочем, старшая, или любимая жена киргиза, — байбише — сохраняет над всеми остальными женами некоторое начальственное значение.

Все эти полигамические вкусы узкоглазого монгола не мешают ему сваливать беду с больной головы на здоровую и оскорблять верных подруг своей жизни такими пословицами, будто «красивая женщина не может не быть развратницею».

Вероятно, чтобы избежать этого греха, киргизских женщин отдают замуж, а киргизских парней женят — очень рано.

В большинстве киргизских родов, малый в 12-13 лет уже считается совершеннолетним, а девушки признаются способными к брачному сожитию даже с 9 и 10 лет.

Правда, тут бывает большая разница — смотря из какой семьи жених или невеста. В богатых семьях, где едят много баранины и конины, где дети растут сыто и привольно, совершеннолетие наступает значительно ранее, чем среди голодающего и отощавшего населения.

В этом отношении замечательно, что дети мясников, даже и не богатых, — вполне приравниваются к богатым семьям, именно потому, что имеют частые случаи питаться мясом.

Бий Халмахаммед, как передает генерал Гродеков в своей прекрасной книге о юридическом быте киргизов и кара-киргизов, на предложенный ему по этому поводу вопрос отвечал очень искренно: «О других не могу сказать, а знаю только, что я с 12-ти лет достиг совершеннолетия, так как с тех пор стал способен быть отцом семейства. Другие, более слабые люди годятся только с 15-ти лет».

Алайские кара-киргизы, у которых мы только что гостили, чаще всего помолвливают своих детей, когда, им сравняется только один год, а иногда даже и до рождения ребенка. Но женитьба происходит все-таки в свое время, и не раньше, конечно, как жених в состоянии внести весь назначенный калым.

Невеста у киргизов считается собственностью не семьи ее, а целого рода. Если умрет жених, брат жениха имеет право взять ее; если умрет невеста, жених может взять за себя ее сестру.

Мстит за невесту тоже целый род. После того, как совершится торжественное заклание козла, в кибитке старшего брата невесты, — нечто вроде нашего обрученья, — жениху дозволяется ложиться со своею невестою, хотя еще без всяких брачных прав, и если он злоупотребит своим положением, то подвергнется жестокой мести со стороны членов оскорбленного рода.

Но самая оригинальная черта киргизской свадьбы — это злополучное положение несчастных сватов, подобного которому не встречается, кажется, ни у одного народа на земном шаре; их раздевают догола и с веревкой на шее таскают на посмешище всего народа; во время свадебного пиршества пришивают к кошмам, так что они двинуться не могут; вытаскивают из кибитки за ноги через верхнее круглое отверстие — чангарак, и вообще проделывают над ними самые непристойные шутки, причем женщины заигрывают их иногда до смерти, как уверяют исследователи киргизского быта.

Мне кажется, этот нелепый и возмутительный обычай — тоже родовая месть особого вида — безжалостно-шуточное возмездие со стороны рода за увоз принадлежащей ему ценности — невесты — главным виновникам этого добровольного похищения.

Е. Л. Марков. Россия в Средней Азии: Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге. — СПб., 1901.