Переговорить с Гейдаром Алиевичем о своих делах мне
так и не удалось...
Похоже, что-то подкосилось в наших отношениях. Это
пока на уровне ощущения, интуиция подсказывает, чутье,
отточенное опытом пребывания в коридорах власти. Но вот
уже и реальный симптом — звонят из орготдела по какому-
то пустяшному поводу. В другое время можно было бы оста-
вить без внимания — рабочая ситуация. Не то в данный мо-
мент. Неписаные правила аппаратной этики — основа субор-
динации. Первому лицу города могут звонить только первые
лица, но никак не работники отдела, даже если его возглавлет
Рамиз Энверович Мехтиев, сменивший в кадровом направ-
лении Исмаила Насруллаевича Аскерова. Того мягко вернули
туда, где он пребывал большую часть карьеры до своего не-
ожиданного возвышения, — в парткомиссию.
Низкорослый, важно надутый Мехтиев — фигура случай-
ная в большой политике, но неслучайная в орготделе ЦК.
Сюда сажают только своих. Каким образом втерся в доверие
Первому этот серый, без царя в голове аппаратчик — тайна
комбинационной игры хозяина... Одна из многих тайн, ко-
торыми, как облаками, окутаны всегда государственные вер-
шины.
Я нахожусь вроде бы на самой верхней площадке. Вверху,
но не рядом. Рядом иногда оказывается какой-нибудь ин-
структор, референт, помощник, докладчик, нужный своей
информацией, осведомленностью. Один из таких — Рамиз
Энверович, проделавший извилистый путь по этажам и ка-
бинетам комсомола. Он — одна из первых ласточек «нахиче-
ванской весны» в Баку, расцветшей в 1969 году, а теперь до-
стигшей буйного цветенья. Рамиз Мехтиев даже подвел под
азербайджанский регионализм некую идеологическую базу,
разъяснив в «Правде» революционные новшества своеобра-
зием исторически сложившегося склада традиций и харак-
тера азербайджанского этноса.
Бакинцы, установил он, склонны к торговле (а мы-то, ду-
раки, все уши прожужжали иностранцам и всему Союзу, что
любимым занятием жителей азербайджанской столицы вот
уже сто лет является нефтяное дело), карабахцы проявляют
свои таланты в песенном творчестве (этакие горные неопа-
летанцы), остальных, мол, тянет к земле, а точнее — к хлопку,
овощам, винограду с таким же магнетизмом, как выходцев
из Нахичеванской автономии к партийным кабинетам. Яр-
чайший пример — Гейдар Алиев, лучшего главы республики
не было ни при Сталине, ни позже. И ничего тут, мол, не по-
делаешь, — таково своеобразие ментальности азербайджан-
ского народа. И народ, видите ли, полностью согласен с та-
кой трактовкой национального своеобразия в кадровой по-
литике Компартии. Народ-то согласен. Только Зия Мусаевич
Буниятов никак не желает соглашаться с открытием Рамиза
Энверовича. Академик, бывший командир штрафного ба-
тальона со звездой Героя Советского Союза на груди громо-
гласно объявил мехтиевскую апологетику подрывом про-
цесса формирования азербайджанской нации и пообещал
при случае поговорить с заворгом так, как это делалось в
штрафбате...
Рамиз Энверович надежно защищен броней аппарата и
статусом главного кадровика республики. Он много чего не
знает: историю, например, хотя вроде бы имеет диплом вы-
пускника истфака, никогда не интересовался литературой —
ни русской, ни азербайджанской, безразличен к музыке, жи-
вописи и даже к кино. Говорит, как пишет — целыми абзацами
и оборотами из плохо сколоченной справки: «подайте соот-
ветствующий стакан». Зато умеет многозначительно мол-
чать, причем при подчиненных — выпрямившись, надув
щеки что есть силы, вот-вот лопнет. Этакий мыльный пу-
зырь. Перед начальством — съежившийся так, как будто из
него выпустили весь пар высокомерной значительности. Он
врос в свой кабинет на третьем этаже ЦК, словно изготов-
ленный на фабрике «Красный Октябрь» вместе с несораз-
мерно огромным столом, креслом и книжным шкафом.
Рамиз Энверович силен знанием аппаратного чинопочи-
тания, выдаваемого им с ловкостью фокусника за неукосни-
тельное соблюдение правил, умение выуживать разнообраз-
ную информацию о сотрудниках, райкомах, министерствах:
кто что думает, говорит, где, что творится или может слу-
читься. Одним словом, он живой и в чем-то незаменимый
неформальный канал связи с кабинетным и закабинетным
миром. Как аппаратчик он незаменим именно в этом смысле,
потому как данную функцию не всякому поручишь и не каж-
дый успешно освоит ее. Такой функционер (данный термин
с математической точностью соответствует сущности нового
заворга) не может не знать установленных норм субордина-
ции и без ведома начальства не станет поручать подчинен-
ным бесцеремонно названивать первому секретарю Бакин-
ского горкома. Значит, получил добро, приказ. Это много-
кратно опробованный способ лишения, так сказать, сувере-
нитета городской партийной организации, постепенное пре-
вращение горкома в некий подотдел ЦК, со всеми вытекаю-
щими последствиями для руководства горкома.
Есть такой приемчик в аппаратных играх, с помощью ко-
торого сажают на место излишне ретивого руководителя.
И ничего не скажешь по поводу такого своеволия оргот-
дела —партийная демократия. Хотя все понимают — есть ди-
рижерская палочка. Повода для такого толкования своих
взаимоотношений ни с руководящей инстанцией, ни с рай-
онными комитетами я вроде бы не давал. Не верится, чтобы
Гейдар Алиев прибег к такому чиновничьему способу одер-
гивания подчиненного, если я в чем-то и оплошал. Скорее
всего, Мехтиев берет на себя слишком много. Подобное за
ним также наблюдается...
Формально орготдел выходит на Второго.
— Это непорядок, неуважительность не только к конкрет-
ным лицам, но и к аппарату в целом! Вызывающее игнори-
рование партийной этики, товарищества, дисциплины, —
такова реакция Юрия Николаевича Пугачева.
Он, как всегда, спокойно, взвешенно оценивает ситуацию,
одновременно дав мне понять, что в данном случае не вос-
принимает и прозвучавшую в моих словах иронию относи-
тельно того, что, может, есть смысл мне в дальнейшем ре-
шать вопросы на уровне инспекторов орготдела ЦК? Этот
нюанс в реакции Второго логичен и обоснован. Надо бы
учесть его, если хочу быть правильно понятым. Вообще-то
кавказская вспыльчивость, как и неуместное иронизирова-
ние — худой советчик в партийных взаимоотношениях. Даже
аппарат обтесал не до конца этот недостаток, способный
сильно навредить в жизненных обстоятельствах и абсо-
лютно недопустимый на официальном уровне.
При всех случаях исходить надо из того, что речь идет о
дискуссиях с товарищами по партии, аппарату. Ведь, в сущ-
ности, партийную службу с армейской роднит строгая под-
чиненность, соблюдение дисциплины. Исполнительская же
культура во многом близка к дипломатической практике. Не
может быть, чтобы Гейдар Алиевич, человек дисциплини-
рованный, оставил бы без внимания этакое своеволие орг-
отдела. Так что дипломатичность никогда не помешает пар-
тийному работнику...
...Вместе с остальными членами Бюро я собираюсь поки-
нуть зал заседаний после очередного совещания, когда Его
голос возвращает меня на место.
— Ты что это стал общаться со мной через Пугачёва? Это
что-то новое...
— К сожалению, у нас связь в последнее время односто-
ронняя. И не по моей инициативе.
Никогда его лицо не казалось таким чужим. Я еще не хо-
тел признать в его взгляде застывшую враждебность. Глаза
хозяина недобро сверкнули, давая мне понять, что ему из-
вестно нечто такое, что я хотел бы скрыть, утаить от него.
Я почти физически ощущаю, как невидимым скальпелем,
бесшумно и незаметно для окружающих, подрезаются нити,
которые связывали нас... Я еще не предполагал, что это был
последний искренний разговор с Гейдаром Алиевым.
Г. Алиев был зол и не считал нужным скрывать своих
чувств. Что-то перевернуло в нем представление, как мне
казалось, довольно устойчивое, доверительное обо мне, как
о младшем товарище, партийном партнере. Что? Неужели
мое, в общем-то, безобидное и находящееся в рамках обще-
принятых аппаратных отношений обращение ко второму
человеку в Компартии республики, кандидатура которого
когда-то согласовывалась с ним и с которым он вполне сра-
ботался — это было хорошо известно?
Телефон Первого на моем столе смолк окончательно. На
целых полгода. В дальнейшем его поручения за редким ис-
ключением доводились до меня в рабочем порядке. Хуже
того, какая-то пустота возникла вокруг Ю.Н. Пугачёва. Тот,
впрочем, не склонен был драматизировать значение объ-
явленной ему «холодной войны»:
— Ничего сверхъестественного между нами не про-
изошло. Обычный рабочий момент, в ходе которого я заме-
тил: не надо противопоставлять аппарат ЦК горкому. Только
и всего. Мог бы сказать больше. У меня имелось достаточно
оснований для более предметного обсуждения. Я его прибе-
рег для нашего заворга, как и положено. Но у товарища Мех-
тиева, чувствую, иная выучка. И иное понимание взаимо-
отношений между партийными организациями.
Надо сказать, возникшая размолвка, мягко говоря, для
меня явилась полнейшей неожиданностью. Если бы меня
уличили в желании затеять какую-то аппаратную интрижку,
вовлекая в нее Второго, что было бы не в моих правилах и
чего я не мог бы допустить как человек, длительное время
пользовавшийся благорасположением самого Гейдара
Алиева, то реакция последнего была бы понятна и объ-
яснима. Допустить, что заворг, получив взбучку от своего
непосредственного начальника, доложил выше об инци-
денте как о моей совместно с Пугачевым линии против Пер-
вого, значило бы упрощать ситуацию.
Умолкший телефон Первого на моем столе, парализующее
действие пустоты, сгустившейся вокруг, свидетельствовали о
чем-то большем, значительном, не до конца понятном замысле,
об истинных причинах и мотивах которого я мог только
строить предположения. Но что такое наши догадки и пред-
положения о намерениях руководителя, вдруг из покровителя-
патрона превратившегося в босса-наставника, если вся инфор-
мация об этой неожиданной трансформации находится у него
в голове? Это как в шахматах: можно просчитать все ходы ви-
димой комбинации противника, но какое развитие может по-
лучить планируемая атака, так и остается секретом.
Нечто похожее позже выкинет М.С. Горбачёв с Б.Н. Ель-
циным. Последний, поставленный во главе Московского гор-
кома партии, рвался встретиться с генсеком, чтобы решить
многочисленные проблемы 10-миллионного города, погру-
жавшегося в пучину социально-экономического и полити-
ческого хаоса. А генсек-реформатор старым державным
приемом отлучил его на три месяца от Кремля, дабы другим
неповадно было заниматься критиканством. Кончились гор-
бачевские игры куда как печально и вовсе не так, как он на-
деялся. Но то было уже другое время. То была схватка амби-
ций. Ничего похожего в моем поведении и устремлениях
нельзя было обнаружить даже при очень придирчивом
взгляде. Инцидент с Пугачевым, если он и вызвал раздраже-
ние, Первый мог разрядить хмурым взглядом, предупреж-
дением, как это он не раз делал в прошлом.
Утаить от аппарата факт того, что один из членов Бюро
не может попасть к Первому, — невозможно. К тому же по-
следний не делал из этого большого секрета. По коридорам
ползет шепоток: В.А. Гусейнов попал в немилость. Опытные,
искушенные в кабинетных интригах бойцы делают безоши-
бочный вывод — отказано в доверии!
В таких ситуациях главное — сохранить лицо. Продолжать
работать так, словно бы ничего не произошло: взаимодей-
ствовать с руководством районных комитетов, не снижать
уровня требовательности, подтягивать аппаратную дисцип-
лину, взыскивать по всей строгости за разгильдяйство, ха-
латность, которые вдруг овладевают всеми. Ибо начинается
период увлекательнейшего ожидания — что-то вот-вот гря-
нет, он, аппаратчик, это нюхом особенным чует. Лучший
способ встряхнуть людей — поручить нечто оперативное и
крайне ответственное. Например, подготовить аналитиче-
ский документ о мерах по благоустройству города. В свете
требований ЦК и конкретных поручений Первого секре-
таря. То-то все забегают, особенно шибко задумчивые. И вот
в удивительно короткие сроки документ готов, Совмин реа-
гирует также на редкость быстро, выделив под это дело сред-
ства по ремонту трассы от аэропорта до центра города, при-
ведению в порядок скверов и близлежащего жилья. Что ни
говори, а горожанам польза практическая...
Первый проехался молча по трассе, оглядел посвежевшую
панораму на подъезде к городу и, молча пожав руку, удалился.
Хорошо бы посоветоваться с опытным, мудрым челове-
ком. У меня есть такой, старый партийный товарищ, много
всякого насмотревшийся на аппаратных ристалищах.
«Он не ожидал от тебя такой прыти: твердости, реши-
тельности. Напугал ты его своим напором. О тебе загово-
рили как о наследнике. Кто пустил этот зловредный слушок?
Ясно, что потенциальные соперники. И еще забыл ты про
окружение, челядь барскую. Кстати, попомни — челядь из-
меняет первой. Среди этих людей почти нет ни одного, кто
бы благоволил к тебе. А ведь с твоим появлением фактически
в руководстве стал формироваться тандем. И это, как каза-
лось, поначалу даже нравилось Первому — вспомни довери-
тельные речи, долгие часы совместных обсуждений поли-
тических проблем, личностных отношений. Такого сближе-
ния он не допускал более ни с кем.
Что же такое случилось? Что так круто развернуло его
от, казалось бы, удобной и перспективной — и для него, и
для дела — связки? А может, ничего особенного с твоей сто-
роны и не было допущено. Он играл с тобой — до поры до
времени?
В аппарате, как и в политических отношениях, игра —
элемент обязательный. Куда от этого денешься! Только у лю-
дей мелких все сводится к игре, как правило, мелкой, беско-
нечной вязкой интриге, заслоняя настоящую политику и на-
стощие человеческие отношения. Это уже от самой лично-
сти зависит. Вспомни, с чего все началось.
А мне и вспоминать особенно ничего не надо. Итак,
помню — доклад к первомайскому празднеству. И мы вновь
и вновь пристально просматриваем тот инцидент, то недо-
разумение, «прокручивая» ленту памяти с «записями» собы-
тия, Его замечаний, наших диалогов.
И конфидент ставит последнюю точку: «А до доклада,
вспомни, ты разворошил мафиозные гнезда в управлении
торговли, разогнал подпольных миллионеров, вырвал из
рук чиновничьей цепочки жирные куски распреджилья. Не-
ужто тебе неизвестно, что вся торговля, бытобслуживание,
ширпотреб и пр., и пр. давно находится под контролем
нахчыванского и грузинского кланов? Что в небольшой
стране, каковой является наша солнечная республика, все
связаны друг с другом родственными, земляческими, друже-
скими, корпоративными и черт еще знает какими связями.
Это — такая же неизбежность и реальность, как и то, что на-
верху об этом всем известно. Всем! А ты носился по городу с
шашкой наголо и с неистовством наводил свой революцион-
ный порядок. За порядок здесь отвечает один человек. И
тот порядок, правила, отношения, которые приняты, уста-
новлены им. На то он и Первый! Не тебе их менять.
И далее рассказывает мне конфидент занятную историю.
Принимает Первый группу вновь назначенных районных про-
куроров. Ведет профилактическую беседу. Говорит, мол, ведите
себя в районе, в общении с простыми людьми скромно. Не
надевайте дубленок, дорогих костюмов — только униформа.
Не позволяйте выходить на базар женам в роскошных одея-
ниях, увешанных драгоценностями. Людей все это раздражает.
Рассказчик, молодой юрист, только что надевший прокурор-
скую форму, влюбленный, как и ты, в Гейдара Алиевича и его
обновленческий курс, обомлел: Первый не может не знать,
что на зарплату прокурора дубленку не купишь, не говоря уже
о бриллиантах. Значит, ему известно, что вся правоохрани-
тельная система, как и другие командные сферы, живут на не-
трудовые доходы, что они опутаны паутиной теневого мира!
Разумеется, известно! Как и то, что весь дефицит, поступаю-
щий в республику, находится под личным контролем минист-
ров и руководителей соответствующих ведомств, которые и
распределяют дубленки, машины—короче, весь западный им-
порт между женами первых лиц республики. И право первого
доступа к дефициту закреплено сам знаешь за кем — Зарифой-
ханум! Остаток передается на нижние этажи управления. Кое-
что выдается передовикам производства, точно так же, как и
ключи от нескольких квартир. Вот тебе пример большой игры,
принятой всеми. Ты нарушил общие правила, а это не проща-
ется. Ибо угрожает главному принципу — круговой поруке».
Мой конфидент — умный, наблюдательный человек. Го-
ворит: «Ты не переживай особенно. Ситуация не безвыход-
ная».
Это он обратил внимание на то, что я ушел в себя. А я
вспомнил один разговор с Первым, когда он звал меня в
Баку, ставил во главе горкома. «А какая там зарплата, Гейдар
Алиевич?». Он, кажется, слегка удивлен: «Я, честно говоря,
не знаю. А сколько ты здесь, в Москве, получаешь?». Теперь
уже моя очередь удивиться. «Оклад у секретаря ЦК ВЛКСМ
плюс надбавки. На жизнь хватает». И в ответ: «Что ты гово-
ришь!»
А ведь в решении Политбюро ЦК КПСС так и было запи-
сано: «Откомандировать в распоряжение ЦК КП Азербай-
джана с сохранением средней заработной платы». В том раз-
говоре, помнится, я объяснл ему, что у меня две семьи — своя
и мать с племянницей. Приходится часть зарплаты отдавать
матери, тяжело больной диабетом женщине. Мог бы сказать
больше — за последние три с половиной года я так и не смог
приобрести ни одного приличного костюма. И это при по-
стоянных загранкомандировках. Да его, как я заметил, эта
тема не увлекла. Не странно ли, что так высоко парил чело-
век, что над такими простыми вещами, как зарплата работ-
ника, не задумывался?
Немало смущает меня и непосредственный повод для вы-
ражения столь резкого недовольства — мои отношения с
Ю.Н. Пугачёвым. Речь шла о Втором секретаре ЦК Компар-
тии Азербайджана, «человеке Москвы», как стали позже име-
новать эту номенклатурную фигуру.
Согласиться с такой досужей оценкой того, кто считался
одним из руководителей Компартии, обладавшим реальным
весом, авторитетом и полномочиями, значило бы сильно
погрешить против истины. Но утверждать, что Второй сек-
ретарь, фактически назначаемый ЦК КПСС и входивший в
номенклатуру Политбюро — высший руководящий орган пра-
вящей партии, — потерял способность «рулить», также
значило бы уходить, причем сознательно, от реального по-
ложения вещей.
Не тем человеком был Ю.Н. Пугачёв, чтобы стать чьей
бы то ни было тенью. Слишком опытен, достаточно точно
представляет пределы своих полномочий и реальных воз-
можностей. Лучше, чем кто-либо другой, знает, как непросто
осуществлять их при таком сильном, умном и своенравном
Первом, каким являлся Г.А. Алиев. Но и сдавать свои пози-
ции ему никак нельзя, ибо, как никто другой, прекрасно осо-
знает — отступить, закрыть глаза на грубый, вызывающий
отход от партийных норм, за соблюдением которых он как
человек высшей инстанции должен присматривать, значило
бы потерять лицо, добровольно лишить архитектуру аппа-
ратной структуры одной из важнейших несущих конструк-
ций.
В глазах профессиональных партийно-государственных
работников, не говоря уже об огромной армии управленцев
разного калибра, рядовых коммунистов, статус Второго вос-
принимается как существенное, если не главное, звено в си-
стеме поддержек и противовесов внутрипартийной демо-
кратии и общего управления республикой.
Ю.Н. Пугачёв ничем не выдавал своего беспокойства. Он
действовал открыто, строго в рамках партийных правил:
заворготделу сделал замечание за то, что тот вольно или не-
вольно спровоцировал сбой в доселе слаженной работе пар-
тийного руководства, со мной более к досадному вопросу не
возвращался — инцидент исчерпан, рабочая ситуация, всякое
бывает.
Так-то оно так, но то, что говорит Первый, пригласив меня
в свой кабинет, свидетельствует о том, что в установившейся
модели аппаратного устройства ничего случайного нет.
— Чистка, которую ты устроил в горкоме, вызывает недо-
вольство в Москве. Не очень аккуратно работаешь. Исклю-
ченные тобой из КПСС люди засели в Москве и бомбарди-
руют союзные органы жалобами. Это вызывает беспокой-
ство соответствующих отделов ЦК КПСС, сеет сомнение в
эффективности нашего курса.
Первый чеканит обвинительные фразы так, словно за-
читывает итоговую справку о моей деятельности на посту
руководителя Бакинского горкома. И в заключение — неожи-
данный поворот мысли:
— Фактически то, что делает горком, бросает тень на ог-
ромную работу, которую проделала Компартия на предше-
ствующем этапе по укреплению дисциплины и чувства от-
ветственности каждого руководителя, каждого коммуниста.
Если бы все эти обвинения были произнесены в том же
деловом ключе, что и год с лишним назад, когда мне пред-
лагалось разделить ответственность за проведение очисти-
тельной работы в партийных рядах, я вправе был бы вос-
принимать как критику, продиктованную желанием выпра-
вить положение в партконтроле. Однако сказанное на
языке аппарата означает, что кампанию борьбы с негатив-
ными явлениями, к чему не уставали призывать Первый
секретарь ЦК и программные документы Компартии, гор-
ком вел с ненужными, компрометирующими общую линию
перехлестами.
Исключение из рядов КПСС десятка лиц трактовалось
как порочная практика горкома, а сотни, тысячи руководи-
телей различного ранга, выброшенные на обочину жизни
без права на политическую реабилитацию, являлись под-
тверждением правильности курса по борьбе с негативными
явлениями! При этом — ни слова о том, что большинство
дел было подготовлено в недрах ЦК или республиканских
контролирующих организаций и переданы в горком по лич-
ному указанию Первого.
Я выглядел солдатом, бросившимся вслед за командиром
в атаку и уже в рукопашной схватке обнаружившем, что крик
«Вперед!» был ложным сигналом. Проверкой готовности.
Так теряется вера в лучших товарищей.
Ни тон, ни то, как были высказаны серьезнейшие обви-
нения, не предполагали обмена мнениями, тем более, дис-
куссии. Я покидал его кабинет, вооруженный новой установ-
кой — выправлять практику борьбы с негативными явле-
ниями, что составляло одно из важнейших обязательств пра-
вящей партии перед своим многотысячным воинством, перед
обществом, перед простыми людьми. Это было одной из тех
практик, которые на целое десятилетие (1969–1979 гг.),а мо-
жет, и больше, реанимировали угасавшее доверие к Компар-
тии, вооружили ее, казалось, надежным инструментом от
расползавшейся коррозии нравов, очищения и укрепления
партийных рядов. Не побоюсь сказать: практика эта стала
частью убеждений, причем не только моих, но и многих
командиров нового курса и, как теперь следовало понимать,
вошла в противоречие с установками общего руководства,
ослушаться которых никто не смел.
Приходилось думать, что курс постепенно переродился
в растянутую по пятилеткам кампанию. И как практический
метод превращался в способ самоутверждения партийного
аппарата, но не всегда Компартии. С учетом того, что имидж
непримиримого борца с взяточничеством, мздоимством и
прочими негативными явлениями прочно закрепился за ли-
дером — Гейдаром Алиевым, мне, по сути, предлагалось ис-
коренять заразу выборочно, с одобрения ЦК.
Безжалостное, последовательное и постоянное выкорче-
вывание сорняка на ниве коммунистического строительства,
что ни говори, оставалось если не единственным, то самым
эффективным способом сохранения чистоты, оздоровления
партийного организма и укрепления связи власти с народом.
Надо ли говорить о том, что отказ от него довольно быстро
угрожал тем, что нива зарастет бурьяном?
Лицо Гейдара Алиевича стало вдруг непроницаемо чужим.
Сам он — недоступным. Что-то совсем незнакомое, непонят-
ное прозвучало в его обвинениях. Я знал: подозрительность
— недремлющая особенность его характера, профессиональ-
ная привычка, естественный спутник недоверия ко всему и
всем, которое он умеет искусно маскировать или подолгу та-
ить в силу другой черты — скрытности. В случае со мной и
то, и другое выплеснулось наружу вместе с приступом плохо
сдерживаемого гнева, причина которого для меня оставалась
неясной. Ю.Н. Пугачёв?
Их отношения остаются ровными, деловыми, подчерк-
нуто уважительными. Он предупредителен в отношении осо-
бого положения Второго, тот умело лавирует между двумя
величинами — необходимостью считаться со статусом кан-
дидата в члены Политбюро и взаимодействовать, не теряя
лица, в привычном рабочем режиме с Первым при испол-
нении им своих многообразных обязанностей по руковод-
ству партийной организацией республики.
Для Компартии, как и для республики в целом, Г. А. Алиев
являлся безусловным лидером. Для аппарата — еще и главным
лицом, вершиной инстанции. Живой механизм управле-
ния — таков аппарат, выпестованный, вышколенный Им
лично. И каждый должен ежедневно, ежечасно учитывать
эту незримую двойственную подчиненность. Аппарат в це-
лом, как все, с кем приходится работать Второму, так и вос-
принимают его — в качестве одного из двух главных руково-
дителей республиканской партийной организации, членом
которой он, как и все мы, является. Понимание того, что
Второй олицетворяет собой в то же время представитель-
ство ЦК КПСС, никогда не вносило в отношения ничего
больше этого официального факта. Ведь, являясь членами
Компартии Азербайджана, мы оставались одновременно со-
ветскими коммунистами, рядовыми КПСС — единой поли-
тической организации. Это двуединство дополнялось общим
советским гражданством, советским сознанием.
Можно сказать, общесоветская матрица являлась для пар-
тийцев определяющим мотивом, не отрицающим их нацио-
нальную принадлежность, но стирающим этнические гра-
ницы. Автономность национальных отрядов КПСС огра-
ничивалась общим Уставом и Программой, и это вполне со-
ответствовало норме и духу устройства правящей партии,
ее историческому опыту.
В силу сказанного в повседневной практике какого-либо
дискомфорта в отношениях со Вторым в данном случае ни
я, ни кто-либо другой в Бюро или аппарате не ощущал. Для
нас он оставался одним из руководителей Компартии, а по-
том уже посланцем союзного Центра ЦК КПСС. Да, конечно,
он при этом еще и русский. Но русских в Компартии хватает
и без Ю.Н. Пугачёва. Они возглавляют партийные органи-
зации в районах с преимущественным или значительным
русскоязычным населением, избираются секретарями, до-
статочно широко представлены в аппарате вообще. Правда,
это наши бакинцы, выросшие на тех же улицах и кварталах,
что и мы, учившиеся в одних и тех же школах, представи-
тели, как нас стали именовать, титульной нации.
Одной из главных задач, стоявших перед Вторым, явля-
лось пристальное наблюдение за состоянием межнациональ-
ных отношений. И вот что интересно: ни за Пугачевым, ни
за Козловым я не замечал, чтобы они в проведении кадровой
политики, при осуществлении тех или иных организацион-
ных задач, структурных преобразований проявляли пред-
почтительное отношение к своим «братьям по крови». Разу-
меется, у каждого из них появлялся определенный круг близ-
ких, симпатичных им людей. Однако в этом трудно было
уловить стремление приблизить кого бы то ни было из
«своих». Пожалуй, местные русские даже больше тянулись
к нам, бакинцам, чем к москвичам, ибо лучше понимали и
чувствовали нас. И вместе с нами посмеивались над слабо-
стями и странностями россиян. Они разбирались в местных
нравах, традициях, склонностях лучше москвичей, при слу-
чае могли подсказать что-то, связанное с обычаями, особен-
ностями национальной ментальности. А Второй, в частно-
сти, Ю.Н. Пугачёв, не считал для себя зазорным посовето-
ваться с товарищами на Бюро по этим тонким, щепетильным
вопросам.
Официальным партийным языком, как и языком доку-
ментов, являлся русский. В городских партийных организа-
циях общение на русском являлось нормой. В сельской мест-
ности говорили и писали на азербайджанском. Русский язык
выполнял еще и функцию межпартийного общения. И это
было нормально. Таким образом, Ю.Н. Пугачёв, как и его
предшественники, не чувствовал какого-либо психологиче-
ского дискомфорта, хотя надо сказать, что «соотношение
сил» ощутимо изменилось со времен В.Е. Семичастного,
единственного из партийных руководителей Азербайджана
оставившего описание своего пребывания на партийном по-
сту в Баку. Если молодой Владимир Ефимович, пусть и на-
едине, мог позволить себе обратиться к старшему по долж-
ности и возрасту (что немаловажно в общении с азербай-
джанцами) с предупреждением: «Исправляйтесь!», то
Ю.Н. Пугачеву подобное и в голову не могло прийти. И не
только в силу особого положения и крутого нрава Г.А. Алие-
ва — времена изменились.
И все же в суровом предупреждении Г.А. Алиева про-
звучало нечто такое, чего никогда не допускалось в отноше-
нии Второго: «Чужой! Не наш человек», — так любил харак-
теризовать Первый каждого, кто чем-то проштрафился, о
ком ему было известно нечто компрометирующее и кому не
следовало доверять. Ю.Н. Пугачёв не имел, как говорится,
порочащих связей, но водились за ним и привычки, свой-
ственные, как правило, многим россиянам: сидел на диете,
заботился о сердце, перенесшем хирургическое вмешатель-
ство, и на застольях прикасался к рюмке приличия ради.
Имелась одна прерогатива Второго, вызывавшая рев-
ность Г.А. Алиева, не склонного допускать ограничения
собственной власти даже в малом. Второй имел свой персо-
нальный выход на Москву. Он обязан был информировать
ЦК КПСС о положении дел в республике и партийной орга-
низации под собственным углом зрения.
Это касалось и важнейших событий, и «ЧП», и серьезных
разногласий по основным вопросам текущей политики. Как
правило, сообщения Второго редко выходили за рамки бю-
рократической переписки других каналов связи. И все же
право такое за Вторым сохранялось. А хозяин очень не лю-
бил, когда информация просачивалась за пределы ЦК без
его ведома. Несанкционированная информация, от кого бы
она ни исходила, выводила его из себя, он не успокаивался,
пока не удавалось наглухо прикрыть источник сообщений,
и пристально следил за тем, чтобы за пределы ЦК не про-
сочилось больше того, что положено было знать в коридорах
власти в Москве.
Вот он останавливает меня после очередного заседания
Бюро:
— Шутник ты, — говорит, — что это ты со мной стал через
Москву разговаривать? Не ожидал от тебя. Звонят мне по
поводу избрания тебя депутатом...
Этот вопрос встал еще в период выдвижения. Свободных
мест не было, и Первый обещал представить кандидатуру
В.Г. Гусейнова, как только представиться возможность. Воз-
можность появилась, но кандидатом в депутаты Верховного
Совета СССР выдвинули другого. Вот Москва и напомнила —
обычная обязательность орговиков ЦК КПСС, зорко блю-
дящих порядок. А Первый, ясное дело, трактует происходя-
щее сквозь призму козней моих или Пугачева. Как тут быть?
Что же такое позволил Юрий Николаевич?
—И все-таки, кто тебе подсказал обратиться в Москву? Кто?
Первый вновь возвращается к теме, которая, как видно,
не дает ему покоя.
— Никто! — говорю я, глядя ему прямо в глаза. — Нет такого
человека в природе и быть не может.
— И все-таки?
—И все-таки — нет! — повторяю я решительно и твердо. — И
в том, что произошло, никакой моей вины тоже нет. И откро-
венно говоря, я не очень понимаю суть ваших претензий.
— Всё-то ты хорошо понимаешь,— холодно говорит он,
пронизывающе смотря на меня немигающим взглядом.
— Если я, по-вашему мнению, не справляюсь со своими се-
годняшними обязанностями, я готов освободить это место.
— Не в том дело,— говорит он, продолжая рассматривать
мое лицо. — И ты знаешь, в чем именно.Но ты неискренен,
и в этом вся проблема.
Я едва удерживаюсь от громкого возгласа негодования.
— Я никогда не лгал вам! — произношу эту банальную фразу
медленно, с ударением на каждом слове, ненавидя себя за
это. И тут же зачем-то добавляю: — Ни в чем! Ни в крупном,
ни в мелочах.
— Ты стал другим, — невозмутимо возражает он.
Такое впечатление,что ему просто нравится смотреть, как
я еле сдерживаю себя от неосторожного слова или какого-
либо дерзкого жеста, а может, даже на то, как я внутренне
корчусь от этого иезуитского разговора, больше похожего
на допрос. Он заранее занял выгодную для себя позицию —
молча внимать моим словам, не перебивая, не вступая в спор.
Куда мне было тягаться с ним — ни в чем не убедил, ничего
не опроверг, но, несомненно,сильно огорчил. Даже не
тем, что именно говорил, а тем, что так и не назвал имени
несуществующего советника. Думаю, он очень хотел, чтобы
им оказался Ю.Н. Пугачёв. Его имя, чувствовал интуитивно,
нужно было ему позарез для какой-то очередной комбина-
ции. Но именно потому, что я это чувствовал, нужное ему
имя и не было произнесено. Ни разу. Ни им, ни мною.
В таком духе наше общение продолжалось довольно
долго, пока нарастающее взаимное раздражение вскоре не
заставило нас замолчать.
— Что ж, — говорит он после бесконечно долгой паузы. —
Очень жаль...
А в моей душе мелькнула и погасла тревожная мысль: вот
и повторяется история с отцом. Только в иное время, при
иных обстоятельствах. А ведь предостерегал Алиовсат-киши
не соваться в политику.
Увы, богаты мы ошибками отцов и поздним их умом!
Визит Л.И. Брежнева в Баку
Первый более не возвращается к неприятному нашему
разговору. И ему, и мне не до этого — ожидается приезд в
Баку Л.И. Брежнева, и все мы погружены в общую атмосферу
ажиотажа, сопровождающего весь процесс подготовки к
этому уникальному в своем роде действу.
Первый оценивает согласие генсека наведаться в Азер-
байджан — третий раз за 18 лет своего пребывания во главе
СССР — как событие особой политической важности, при-
знак особого отношения ЦК КПСС, Политбюро, как он го-
ворил, лично Леонида Ильича к нашей республике, трудя-
щимся и азербайджанской партийной организации. Под этой
дефиницией подразумевается особое уважение, оказываемое
генсеком руководителю республики, высокая оценка его дея-
тельности на посту первого секретаря ЦК Компартии Азер-
Л.И. Брежнев в Баку.
Решительность, с которой действовал руководитель Азер-
байджана с начала 80-х годов, ведя переговоры о третьем
визите, обуславливалась не только его личными планами,
но и тайными ходами кремлевских группировок, готовив-
шихся к смене власти, о стремительном приближении кото-
рой лучше всех ведал Ю.В. Андропов.
Контактам с первым лицом КПСС и советского госу-
дарства, поддержанию с ним дружеских, почти доверитель-
ных связей Г.Алиев всегда придавал особое значение. Можно
считать, это являлось его постоянной заботой. Он упорно
искал, находил и пестовал выходы на генсека, налаживал ка-
налы постоянного воздействия на него. Этим искусством по-
литического обольщения он владел мастерски, виртуозно
используя рычаги данной ему власти, выжимая из своих не-
обозримых, неафишируемых связей в коридорах державной
государственности максимальную эффективность.
К описываемому времени, надо сказать, наш Первый
весьма преуспел в этом деле. Брежнев, в котором когда-то
бдительные армейские политработники заметили склон-
ность выделять из среды подчиненных любимчиков, явно
благоволил азербайджанскому лидеру, и об этом шептались
на Старой площади давно.
Подготовить город, объекты посещения в ходе предстоя-
щего визита Г.Алиев поставил передо мной в качестве пер-
востепенной задачи. Это значило освежить внешний облик
города, привести в порядок улицы, площади, по которым
промчится генсек со своей свитой. Я не оговорился —
именно промчится, ибо на остановки, предусмотренные про-
граммой пребывания, для коротких разговоров с предста-
вителями общественности, вручения ему почетных наград
и т.д., отводились буквально минуты.
Сам же Первый сосредоточился на возведении резиден-
ции в тенистых аллеях Зеленого театра, что неподалеку от
зданий ЦК и Совмина — эпицентр города. Резиденция пора-
жала ажурностью архитектуры — в стиле модерн, великоле-
пием убранства и удобств, в числе которых бесшумный, про-
зрачный лифт — невидаль для тогдашнего Баку. Его пред-
усмотрели исключительно по требованию заказчика —
Г. Алиева, что подчеркивало его заботу о здоровье своего
босса. Резиденция готова была где-то в 1981-м, однако Пер-
вый держал ее взаперти, объявив, что ее двери откроются
только для Леонида Ильича. Визит, однако, все время от-
кладывался. Между тем резиденцию в народе успели назвать
«брежневским домом», что, впрочем, вызвало у Гейдара Алие-
вича улыбку удовлетворения.
Программа все время менялась — посещение Нефтяных
Камней заменялось поездкой на эстакады морского нефте-
промысла, высадка на плавучую буровую прогулкой к раз-
ведчикам моря. Гвоздем программы, по замыслу авторов сце-
нария, должно было стать праздничное шоу на площади
им. Ленина — месте традиционных манифестаций трудя-
щихся, первомайских демонстраций и октябрьского парада.
Точное название этого действа — митинг представителей ра-
бочего класса, колхозного крестьянства и интеллигенции
Азербайджана. На фоне пляшущих национальных ансамблей
и стоголосого сводного хора знаменитый азербайджанский
тенор Рашид Бейбутов должен был вручить высокому гостю
медаль Почетного гражданина Баку.
Первоначально приезд планировался на весну-лето 1982
года. Однако в марте произошло «ЧП», точнее — самое на-
стоящее несчастье в Ташкенте, куда Леонид Ильич прибыл,
как бы открывая серию поездок по стране, встреч с трудя-
щимися, призванных продемонстрировать прекрасную фи-
зическую форму лидера СССР, его высокую дееспособность.
Во время посещения ташкентского самолетостроительного
завода рухнули металлические конструкции, нависавшие над
площадкой. Народу, как всегда, было предостаточно. Недо-
смотр организаторов заключался в том, что рабочим разре-
шили вскарабкаться на металлические конструкции цеха.
Они не выдержали и рухнули в самый разгар встречи.
Трудно себе представить, но поездка к самолетостроите-
лям фактически оказалась импровизированной. Брежнев и
врачи первоначально решили, что программа перенасыщена
мероприятиями, и посещение самолетостроительного за-
вода отменили. Однако после пребывания на троллейбусном
заводе и ткацкой фабрике Брежнев посчитал, что нельзя
обижать коллектив — люди готовились, чего доброго потом
пойдут всякие разговоры. И гостеприимным хозяевам во
главе с Ш. Рашидовым, тогдашним руководителем Компар-
тии Узбекистана, пришлось уважить пожелание высокого
гостя. В результате рабочие собрались в сборочном цехе,
многие полезли на леса, и огромная деревянная площадка в
верхней части цеха рухнула на Брежнева и Рашидова вместе
с сопровождающими.
То, что сделали ребята из личной охраны генсека, можно
считать профессионализмом высочайшего класса. Подняв ог-
ромный деревянный настил, они удерживали его на вытянутых
руках, в то время как люди сверху сыпались на него, а руково-
дители выбирались из-под человекопада. Леонид Ильич, надо
сказать, также держался по-солдатски молодцом. Изрядно по-
мятый (выяснилось, что он серьезно повредил ключицу), он
довел программу визита до конца, несмотря на настойчивые
предупреждения врачей, выступил на активе. В итоге получи-
лось то, чего остерегался Брежнев: поползли слухи.
Первый был мрачнее тучи — в Кремле мгновенно пере-
несли дату приезда в Баку на неопределенные сроки. Потом
визит и вовсе завис под вопросом — у Брежнева проблемы с
ключицей. Но генсек довольно быстро пошел на поправку, и
Первый объявил — «Леонид Ильич обещал приехать осенью».
Назывались разные сроки: сентябрь, октябрь. Но тут возроп-
тала Виктория Петровна, супруга Леонида Ильича. Говорили,
она слезно умоляла «дорогого Гейдара Алиевича» отговорить
Леонида Ильича от поездки в Баку, поскольку он нездоров и
не до конца оправился от ташкентского обвала.
В ответ, с той огромной силой убеждения, на которую
был способен Г. Алиев, было сказано, что в Азербайджане,
где так бесконечно любят Леонида Ильича, так благодарны
за все доброе и отеческое, что он делал и делает для респуб-
лики, царит истинно праздничная атмосфера. Весь народ,
как одна семья, готовится встретить главу советского госу-
дарства. И его пребывание в обстановке столь необыкно-
венного душевного подъема прибавит сил Леониду Ильичу
лучше любых лекарств. А насчет повторения недоразуме-
ний, подобных ташкентскому, не стоит даже беспокоиться.
У нас умеют встречать гостей, за благополучие и безопас-
ность дорогого Леонида Ильича отвечает он, Гейдар Алие-
вич, лично.
Дополнительный свет пролило на историю с поездкой в
Баку полубольного лидера СССР, обязательность которой
ничем не диктовалась, признание, пожалуй, самого
Л.И. Брежнева, якобы, на Политбюро: «Я обещал Гейдару
Алиевичу...». Эти слова кажутся вполне достоверными — их
цитировал не раз нам, членам Бюро, сам Первый. И как им
не верить, если Брежнев не скрывал своего особого распо-
ложения к азербайджанскому лидеру. А из чего оно происхо-
дило, теперь уже до конца не узнать...
К 24 сентября, когда Генеральный секретарь ЦК КПСС,
председатель Президиума Верховного Совета СССР
Л.И. Брежнев ступил на бакинскую землю, встреченный мо-
рем цветов и крепким объятием первого секретаря ЦК Ком-
партии, кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС
Г.А. Алиева, азербайджанская столица, вымытая и вычищен-
ная добела, сверкающая яркими лозунгами и транспаран-
тами, а более всего — радостными улыбками трудящихся по
всей трассе следования высокого гостя, олицетворяла собой
точное подтверждение празднества, которое накануне Пер-
вый описал в телефонной беседе с Викторией Петровной.
С первой и до последней минуты пребывания на Апше-
роне Г.А.Алиев находился рядом с генсеком, контролируя
каждый его шаг, давая нужные пояснения, не подпуская к
нему никого и ничего, не предусмотренного программой,
ни на минуту не упуская нити управления действом из своих
цепких рук. Однако от нашего внимания, членов руководя-
щего звена, находившихся в непосредственной близости от
трапа самолета, не могла ускользнуть подстраховка передви-
жений генсека ребятами В.Т. Медведева — начальника лич-
ной охраны Брежнева, неотступно, словно тени, следовав-
шими за ним в ходе изнурительно долгого пути по трапу к
встречавшим, опасному спуску с трапа на асфальт и преодо-
ления главного препятствия — дверного проема в тяжелом
бронированном «ЗИЛе».
Охрана помогла разместиться в машине теряющему на
глазах подвижность старому и явно больному человеку, од-
новременно сгрудившись над ним, умеючи маскируя всю эту
процедуру от посторонних глаз, а главное — назойливых ка-
мер. Что и говорить, ловко, профессионально работает лич-
ная охрана, да разве немощь старческую скроешь?
Вся трасса от аэропорта Бина и до въезда на главную пло-
щадь, где священнодействует постановщик праздничного
шоу Юлий Гусман, запружена людской массой, в ожидании
торжественной минуты застыли танцоры, «готовые рва-
нуться в гике», обливаются под лучами неутомимого апше-
ронского солнца знатные люди, видные поэты, обществен-
ные деятели, ветераны войны и труда.
«...Но вот призывно звучат фанфары, и на мгновение все
вокруг затихает. На площадь въезжает машина, из которой
выходит Леонид Ильич Брежнев. Взрывом ликования, ты-
сячеголосым «Ура!», возгласами «Добро пожаловать в Азер-
байджан!», «Хош гялмисиниз!» встречают его собравшиеся.
И словно в цветущий сад превратился гигантский асфальто-
вый прямоугольник, расцвеченный всеми красками золотой
бакинской осени.
Усиленные динамиками, звучат слова приветствия в честь
товарища Л.И. Брежнева. С именем Леонида Ильича, бла-
годаря его повседневной отеческой заботе, широко шагает
Азербайджан!
И как знак всенародной признательности исполком Ба-
кинского городского совета присвоил генеральному секре-
тарю ЦК КПСС, председателю Президиума Верховного Со-
вета СССР товарищу Леониду Ильичу Брежневу звание По-
четного гражданина города Баку.
Шквалом оваций встречают собравшиеся этот волную-
щий акт волеизъявления всех жителей Азербайджана.
К Леониду Ильичу подходит группа знатных людей сто-
лицы республики, долгожители, одетые в национальные ко-
стюмы. Народный артист СССР, Герой Социалистического
Труда Рашид Бейбутов от имени бакинцев вручает высокому
гостю медаль Почетного гражданина города Баку.
«Позвольте пожелать Вам, дорогой и любимый Леонид
Ильич, — говорит он, — долгих лет жизни и успехов в Вашей
великой работе».
Школьники, выбежав на площадь, преподносят Леониду
Ильичу яркие букеты цветов».
Стоп. Я цитировал репортаж, который опубликовали все
бакинские газеты в тот незабываемый день. Незабываемый
и неповторимый и абсолютно сюрреалистичный. Из того,
что писали бедняги-корреспонденты, я помню звуки фан-
фар, огромное людское скопище, медленное, словно в
съемке рапид, выползание Брежнева из машины, неесте-
ственную улыбку — на все лицо — Алиева, призывающего
площадь демонстрировать всеобщую радость; Рашида Бей-
бутова, отчаянно пробивающегося к высокому гостю. Ог-
ромное, испепеляющее солнце, подобно гигантской лампаде
нависшее над площадью. Суета охраны и стремительное,
беззвучное исчезновение черной вереницы машин.
И речь Бейбутова, которую великий певец репетировал
часами, и обращение многодетной матери, и феерические
танцы, и плывущие по волнам людского моря автоплат-
формы с изображением книг «Малая земля», «Целина», «Воз-
рождение» Брежнев уже не слышал и не видел. Он просто
занемог чисто старчески, и охрана вызволила его из мей-
дана, всеобщего ликования, да так, что сам Гейдар Алиев не
успел разобраться, что происходит.
Ясно было лишь, что высокому гостю нужны покой и его
немедленно необходимо доставить в резиденцию. Ту самую,
которая ждала генсека более года и давно именовалась ба-
кинцами «брежневской».
Здесь-то и появился на генсековском пальце перстень,
который на следующий день операторы прямого трансли-
рования продемонстрировали всему миру. До исторического
момента пробуждения телеоператорского сознания, подвиг-
шего другого незримого героя пропагандистского фронта
высвечивать крупным планом на экране дрожащие руки
члена ГКЧП Г.Янаева, оставалось еще почти десять лет. Как
стала возможной такая промашка постоянной группы пресс-
обслуживания — история умалчивает. Как и некоторые дру-
гие странности пребывания в Баку руководителя СССР.
А на следующее утро Леонид Ильич побывал в гостях у
морских нефтяников Каспия — «гвардейцев рабочего класса»
Баку, как говорилось в сообщении «Азеринформа». Накануне
Г.А. Алиев внял советам врачей и мольбам Леонида Ильича
и отказался от мысли прогуляться с гостем по надраенной
до блеска площадке плавучей буровой, над 58-метровой выш-
кой которой взвилось алое полотнище Государственного
флага СССР.
Высыпавшие к борту бурильщики радостно приветство-
вали появление на причале генерального секретаря в сопро-
вождении Гейдара Алиевича. СМИ сообщили, что Л.И. Бреж-
нев осмотрел новейшую плавающую установку «Шельф-2».
Леонид Ильич помахал им рукой и продемонстрировал в
знак дружеских чувств рукопожатие, кортеж двинулся в го-
род, к Дворцу имени Ленина — место проведения съездов,
крупных государственных мероприятий и, само собой, кон-
цертов звезд эстрады.
Слава богу, обошлось без «ЧП», невольно подумалось по
завершении этой, последней в программе, прогулки, при-
званной подчеркнуть авангардную роль рабочего класса,
всего трудового Баку. И еще подумалось: «Приехать в со-
юзную республику и не встретиться с простыми людьми —
никак нельзя. Генсек в его нынешнем состоянии совершает
свой очередной рабочий подвиг. Но подозревают ли о том
работяги, весело машущие ему рукой?»
Все эти тревоги вместе с любопытством легко читаются
на лицах участников актива представителей общественно-
сти, собравшихся во Дворце имени Ленина. И первые ак-
корды долгожданной политической увертюры свидетель-
ствуют, что тревоги эти были небеспочвенны.
Поначалу с недоумением переглядываются сидящие в
зале секретари партийных комитетов. Опытные аппарат-
чики, они не слышат в словах оратора номер один КПСС и
Союза приличествующего случаю пафоса а ля Брежнев.
Меж тем с трибуны микрофоны монотонно доводят до све-
дения трудящихся факты накопившихся проблем, имею-
щихся недостатков... Нет, это не юбилейный тост. Явно
что-то не то. Сидящие в зале, оправившись от оцепенения,
начинают с ужасом догадываться о происходящей ошибке,
не желая верить в допустимость такой преступной халат-
ности на столь высоком уровне непоколебимой партийной
власти.
В президиуме Гейдар Алиев с застывшим на лице немым
вопросом поворачивается к А.М. Александрову, помощнику
генсека. Тот лихорадочно хватает лежащую перед ним папку
с бумагами, и все видят, как из дрожащих рук главного спич-
рейтера сыплются на стол листы. В следующее мгновение
происходит и вовсе невероятное: весь красный от скрывае-
мого с трудом приступа раздражения Г. Алиев сгребает со
стола у вконец обмякшего Александрова страницы и реши-
тельным шагом, словно у него не доклад, а переходящее крас-
ное знамя, направляется к трибуне.
Леонид Ильич с немалым удивлением поворачивается к
фигуре, возникшей рядом с ним. Возможно, это был самый
сильный и неординарный поступок в длительной дружбе
Гейдара Алиева с Брежневым: на виду у обомлевшего зала
он отбирает у генсека недочитанный доклад и кладет перед
ним другой текст. Зал, наконец оправившись от шока, начи-
нает, словно по команде, неистово аплодировать, пытаясь
тем самым замять возникшую неловкость: кто-то перепутал
папки с докладами.
А произошло вот что. Как всегда, предполагались два
выступления генсека: одно — для широкой публики и прессы,
другое — для руководящего состава республики, встреча с ко-
торым намечалась во второй половине дня. Надо ли гово-
рить, что тексты отличались по форме и содержанию, как
праздничное приветствие от телеграммы с соболезнованием?
— Я не виноват, товарищи. Мне приходится читать
сначала, — разрядил ситуацию Леонид Ильич.
Нашелся, однако, сумел среагировать на нештатную си-
туацию с юмором...
Далее зачитывание доклада шло по написанному, как го-
ворится, без сучка и задоринки, если не считать того, что
генсек, говоря о необходимости наращивать нефтедобычу
на больших глубинах, поставил эту ответственную задачу,
очевидно, чисто механически, не перед азербайджанскими,
а афганскими нефтяниками...
Занятная история. Но остановился на ней вовсе не из-за
желания позубоскалить вдогонку, в общем-то, пожилому че-
ловеку, организм которого к описываемому времени был
вконец разрушен. Пробегитесь по биографии Брежнева —
не простая и не такая уж гладкая жизнь выдалась ему. Пови-
дал и голодные годы, и по дорогам войны потопал, и в после-
военные тяжелые времена пахал — то на Севере, то на це-
лине.
Что касается казуса с докладом, то на трибуне с людьми
его ранга, даже более молодыми, всякое случается. А пе-
репутал тексты не А.М. Александров (дипломат, Чрезвы-
чайный и Полномочный посол, советник А.М. Громыко,
после Брежнева служил в том же качестве — помощником
по международным вопросам у Ю.В. Андропова, К.У. Чер-
ненко и даже у М.С. Горбачёва), хотя многие кивали на
него. Свинью генсеку подложил генерал А.Я. Рябенко, на-
чальник личной охраны, помимо непосредственных обя-
занностей по обеспечению безопасности носивший за ген-
секом его бумаги...
Но расссказ мой о злополучной брежневской речи не кон-
чается. Вынужден вновь и вновь возвращаться к ней, потому
что сейчас отчетливо видится то, что не разглядеть было в ат-
мосфере всеобщей эйфории и рабочей круговерти, поглотив-
шей меня целиком. Именно с того часа определился новый по-
ворот в моей судьбе, пугающий своей внезапностью и потому
непонятный ни мне, ни тем, кто находился со мной рядом.
И вроде бы ничего примечательного, значительного
Брежнев не произнес. Одна-единственная фраза, каких в его
докладах и речах при желании можно обнаружить сотни.
Вот это место из генсековской речи: «Необходим также
самый строгий подход к распределению жилой площади.
По этим вопросам в ЦК КПСС поступает много жалоб, в том
числе и из Азербайджана. И правильно поступил Бакинский
горком партии, дав принципиальную партийную оценку слу-
чаям нарушений установленного порядка в заселении осво-
бодившихся квартир» (аплодисменты).
Пока гремели аплодисменты, я пытался осмыслить про-
изошедшее. Нет, я не ослышался, судя по улыбкам и друже-
ским подмигиваниям товарищей. Оно и понятно — попасть
в доклад главы Советского Союза дорогого стоит. Не каж-
дому из азербайджанских руководителей везло так. Бакин-
скому горкому повезло, значит — мы попали в точку, не зря
создавали «социальный паспорт » и наказали кое-кого! В пе-
рерыве мне пожимают руки, поздравляют. Как говорится,
мелочь, а приятно!
Несмотря на упомянутые сбои и накладки, программу
удалось-таки благополучно довести до конца, хотя, честно
признаюсь, физическое состояние высокого гостя респуб-
лики вызывало опасение. И не только у хозяев. Явно вол-
новалась вся сопровождающая обслуга генсека, особенно
медики. Л.И. Брежнев покидает гостеприимный Азербай-
джан утомленный, но и вполне удовлетворенный внима-
нием и заботой, которыми окружил его Гейдар Алиевич.
Проводы поражают великолепием, а подарки — роскошью.
Не забыты даже члены экипажа и самые незаметные со-
трудники обслуживающего персонала. «Голоса» уже трещат
по поводу злополучного перстня. К тому времени, когда в
Баку Брежневу вручался инкрустированный кинжал, осы-
панный бриллиантами, его гараж в Москве давно был забит
«мерседесами» и прочими иномарками, подаренными на
переговорах по разоружению, сотрудничеству и безопас-
ности в Европе.
КОНТЕКСТ. Как и у всех людей, у главы СССР имелись свои слабости.
Таковыми являлись машины, ружья и женщины. Мудрено ли, что он от
коллег по Политбюро и руководства республик, не имевших доступа
к производству шикарных автомобилей, получает охотничьи ружья,
кинжалы, всякие дорогие украшения. Ну, а женщин в молодости он
умел покорять и без посторонней помощи, а когда вконец соста-
рился, услужливые медики догадались пристроить к своему пациенту
очаровательную медсестру. По воспоминаниям телохранителей,
дама сия оказалась весьма расторопной и очень скоро стала прини-
мать участие в конфиденциальных застольях с высшим руковод-
ством страны. Пришлось службе безопасности принимать экстрен-
ные меры по удалению больно сноровистой раскрасавицы. У нас же
в Баку подарками гостям из Москвы занималось Управление делами
Совмина, как распорядительный орган.
Что же преподнести лично Леониду Ильичу, знал лишь Г. Алиев
и его доверенное лицо в правительстве, как сказали бы сейчас, вице-
премьер С.Б. Татлиев и еще директор Бакинской ювелирной фабрики.
Что увез с собой Л.И. Брежнев в инкрустированных национальным
орнаментом шкатулках и футлярах, знал только этот молчаливый
исполнитель правительственного заказа. Разумеется, оплачены
были дорогие подарки из правительственного бюджета, и директор
не поскупился на драгоценные каменья, золото и серебро, что явля-
лось строго подотчетным товаром.
После того как изделия были переданы в Совмин, директору,
осторожно намекнувшему, что хорошо бы оформить прием-сдачу
правительственного заказа по форме, сказали, мол, что за мелочные
разговоры он ведет, когда все руководство республики занято ожи-
данием политического события судьбоносного значения.
После отъезда Брежнева ему заявили, что пока не до него —
руководство занято разработкой мер по претворению в жизнь цен-
ных указаний, предложений и рекомендаций генерального секретаря
ЦК КПСС, председателя Президиума Верховного Совета СССР,
большого друга азербайджанского народа Леонида Ильича Брежнева.
«Понимать надо, товарищ. Вашим вопросом займутся вплотную,
скорее всего, после праздников — поздняя осень, завершается сель-
скохозяйственный год, наступит период осенне-зимнего затишья —
пора наград и отпусков управленцев. Кстати, награда и вам полага-
ется». А после праздников и вовсе стало не до него, потому как Гей-
дар Алиев отбыл в Москву.
Так и сгинул несчастный директор ювелирной фабрики — то ли
инфаркт, то ли покончил с собой. Тем и помог в последний раз за-
казчику закрыть дело, квалифицировав его как хищение в особо
крупных размерах.
Не знаю, как совминовцы, но мне в те дни в горкоме было
совсем не до пикантных подробностей, о которых заголо-
сила мировая пресса и вовсю шептались на бакинских кух-
нях. Сразу после возвращения из аэропорта, когда Первый
дает указания секретарям о неотложных мерах в связи с за-
вершившимся визитом и все разбегаются незамедлительно
выполнять поручения, меня просят остаться.
«Наверное, собирается поздравить и похвалить за высокую
оценку работы горкома, прозвучавшую в речи Брежнева, —
проносится в голове. — Вот и хорошо, на том и забудется тень
недоверия, возникшая в последнее время между нами».
Мы одни. Я весь в ожидании, всматриваюсь в утомленное
лицо Первого. Он молча, долгим, слишком долгим взглядом
оглядывает меня. Холодный прищур в уголке глаз — пред-
вестник недобрых предчувствий.
— А ты не так прост, как кажешься...
Я запомнил эти слова на всю жизнь. И как они были про-
изнесены.
— Что вы имеете в виду?
Моя реакция — механическая. Я не могу собраться с мыс-
лями, хотя догадываюсь, чем я обязан этой неожиданной
злости, не убывающей в глазах моего собеседника.
Он, кажется, не слышит прозвучавшего вопроса. Он все-
цело погружен в вычисления, которые пульсируют в глубине
его мозга, выстраивая логическую цепь умозаключений, под-
тверждающих все худшее, что подсказывали его особо дове-
ренные шептуны и напоенная неиссякаемой подозритель-
ностью бдительная память.
— Иди... Мне все ясно...
Это значило не просто разрыв. Он последние полгода и
без того демонстративно не общался со мной, держал, как
говорится, в подвешенном состоянии. При централизован-
ном устройстве власти это значило, что ни один вопрос, от-
носящийся к моей компетенции, не мог быть своевременно
и на должном уровне решен. Их накопился целый ворох.
Ясно, что в любой момент может быть брошено обвинение:
«Годами не решаются городские проблемы. Важнейшие во-
просы социально-экономического развития откладываются
на потом. Запущена кадровая политика. Дело дошло до
того...» И далее: перечень конкретных фактов, бьющих в са-
мую десятку, способных возмутить кого угодно. И ведь не
возразишь. И это притом, что для аппарата — и горкома, и
ЦК — уже давно не секрет, что Первый не принимает В. Гу-
сейнова. Недобрый знак. Само собой — ползут слухи, слышен
шепот знатоков политической кухни. И как следствие ослаб-
ления позиций — растет поток анонимок и жалоб, органи-
зуемых «обиженными», хотя, если честно, писем трудящихся
и без того хватало.
Ясно, что причина последнего приступа недовольства —
брежневский комплимент горкому, руководимому мной. Пер-
вому не нравится, если кого-либо привечают в Москве, вы-
двигают или поощряют. Всякое возвышение может происхо-
дить исключительно с его соизволения. Строгое соблюдение
данного требования обосновывается необходимостью счи-
таться с мнением республиканской партийной организации,
ее руководящих органов, уважать их автономность, само-
стоятельность. Москва с некоторых пор слишком воспри-
имчива к столь вольной интерпретации принципов сувере-
нитета республик, считается излишним посягать на местный
авторитет. А в случаях, связанных с Азербайджаном, вклю-
чается еще и чиновничья предосторожность: ведь Г.А. Алиев
может выйти и непосредственно на генсека. И это ничего
хорошего не сулит.
Недавно, кстати, был случай. Институт общественных
наук при ЦК КПСС, где верховодит В.В. Загладин — близкий
соратник Б.Н. Понамарёва, принял на свою кафедру бакинца
И.А. Ахундова, бывшего ответственного работника ЦК Ком-
партии республики. Тот без пяти минут доктор наук, специа-
лист по современным проблемам Турции, в которых остро
нуждался институт, готовящий, помимо прочего, особый
контингент слушателей — нелегалов-марксистов из стран
«третьего мира». Так вокруг него такой шум поднялся, что
пришлось тюрколога-беднягу, не успевшего присесть на ра-
бочем месте, увольнять и высылать обратно в Баку.
Та же история повторилась с моим журналистским това-
рищем Расимом Агаевым. После блестящей защиты диссер-
тации по Ираку — оппонировал сам Г.И. Мирский— ему пред-
ложили доцентуру в том же ИОН и Дипакадемии — обычная
практика. В Баку неожиданно уперлись: у нас, мол, у самих
острая нехватка кадров такого профиля и уровня. В резуль-
тате Р.Г. Агаев остался не у дел, а в связи с последними собы-
тиями вообще стало не до него. Моя попытка воспользо-
ваться им для укрепления идеологического направления ра-
боты горкома была жестко пресечена.
Так что несколько слов, произнесенных Брежневым с вы-
сокой трибуны, мне дорого обойдутся. Хотя Первый не мо-
жет не знать, что к составлению речей генсека ни я, ни кто-
либо иной из горкома не имел ни малейшего отношения.
Фактологическую основу, как и положено, писали в орг-
отделе ЦК, под Его неусыпным взором. Очень возможно,
Первый каким-то образом связал появление без его ведома
оценочного высказывания о работе горкома с подзабытым
инцидентом со Вторым. На этой аппаратной связке тоже
наблюдается напряжение. И тоже по ему одному известной
мотивации.
Вагиф Гусейнов, “Больше, чем одна жизнь”
Комментариев нет:
Отправить комментарий