ПОСЛЕ ХОЛОКОСТА: ВОЗВРАЩЕНИЕ

Даниил Романовский

Вопреки многим ожиданиям, нацистский геноцид не вызвал в послевоенной Европе сочувствия к его жертвам-евреям. Евреи, чудом пережившие нацистские лагеря, проведшие годы войны в эвакуации в тыловых областях СССР или в эмиграции в странах Америки, в нейтральных странах или в колониях; евреи, пережившие немецкую оккупацию в Румынии, Франции или в Будапеште, спрятанные в монастырях в Бельгии или в Польше, спасенные югославскими или греческими партизанами или просто сердобольными крестьянами от Атлантики до Волги, – все они, вернувшись на родину, столкнулись, в лучшем случае, с недоброжелательно-равнодушным отношением к себе, в худшем случае – с агрессивным антисемитизмом.

Тяжелая война, которую только что пережила Европа, вообще не породила чувства солидарности между народами и социальными классами. В Польше и Греции немедленно после освобождения этих стран вспыхнула гражданская война, в Прибалтике и Западной Украине началось антисоветское партизанское движение. Нанесенные войной травмы и обострение внутренних конфликтов порождали равнодушие к евреям как жертвам нацизма, равнодушие, часто помноженное на традиционный антисемитизм.

Острой проблемой, особенно в странах Восточной Европы, стала реституция еврейской собственности. Уцелевшие евреи требовали возвращения своего «ариизованного» имущества, и прежде всего – своего довоенного жилья, которое, как подачка немецких оккупантов «туземцам», досталось полякам, голландцам, украинцам и т. д. Власти, часто более сочувствовавшие основному населению, нежели евреям, в этом конфликте, возвращали еврейскую собственность медленно и неохотно. В ряде мест реституция привела к вспышкам антиеврейского насилия. Кроме собственности евреи-репатрианты и реэмигранты стремились возвратить себе свои довоенные социальные позиции, также часто занятые неевреями; этот процесс вызвал конкуренцию между еврейскими и нееврейскими торговцами, врачами, юристами и т. п. и как следствие ее – конфликт. Это противостояние было особенно сильно в тех странах, где основное население остро ощущало свою социальную неразвитость – например, отсутствие национальной буржуазии или интеллигенции.

Хуже всего было то, что многие европейцы рассматривали нацистскую оккупацию как возможность решить в стране проблему национальных меньшинств, а в особенности «еврейский вопрос». К их числу принадлежали не только поляки, мечтавшие о «Польше для поляков», или украинцы, мечтавшие об этнически чистой Украине, но и многие французы, которые перед войной начали очень болезненно воспринимать присутствие евреев в стране. Возвращение евреев – из лагерей или из эмиграции – означало для них одно: возвращается национальная проблема.

Евреи, пережившие войну на оккупированной территории, были еще и опасными свидетелями: они помнили, кто из их сограждан сотрудничал с оккупантами, кто нажился на «ариизированном» еврейском имуществе и т. п. Для властей предержащих присутствие евреев было напоминанием о том, что их народ вышел из войны с не совсем чистой совестью.

В свете этого не следует удивляться, что наилиберальнейший Эдвард Бенеш, президент чехословацкого правительства в изгнании, заявил в Лондоне, что послевоенное возвращение евреев в Чехословакию «поставит режим перед большими трудностями», а руководство французского Сопротивления предупредило де Голля, чтобы он не обещал во всеуслышание возвратить евреев во Францию, ибо это может повредить его авторитету в глазах французов.

1. СССР

Освобождение от нацизма первым пришло к советским евреям. Уже в 1942 году на освобожденных территориях появились евреи, пережившие немецкую оккупацию. С 1943 года начали возвращаться в родные места и эвакуированные. В процессе реэвакуации они обнаружили, что власти недовольны их возвращением и стараются воспрепятствовать ему; они сталкивались с нежеланием местных властей предоставлять им вид на жительство, а часто и работу, и с нежеланием властей возвращать им собственность, незаконно захваченную местными жителями.

Жалобы на дискриминацию евреев в реэвакуации поступали в Еврейский антифашистский комитет. 18 мая 1944 года Михоэлс и Шахне Эпштейн направили Молотову от имени ЕАК письмо, где они привлекли внимание советского премьера к препятствиям, которые власти чинят возвращению еврейских трудящихся, столь необходимых для восстановления хозяйства в западных областях. Письмо осталось без ответа.

Помехи, чинимые властями в реэвакуации евреев в 1944-1945 годах, не остались незамеченными, в частности, иностранными журналистами, и Советы по временам вынуждены были давать этому какое-то объяснение. Обычно они оправдывали подобную политику антисемитизмом местного населения, подвергшегося воздействию нацистской пропаганды: власти ограничивают возвращение евреев в районы, бывшие под оккупацией, чтобы не обострять там межнациональные отношения. Большая часть населения СССР на оккупированных территориях, в тылу и даже в действующей армии и в самом деле испытала влияние нацистской пропаганды. Не только от жителей Украины или Латвии, но и от некоторых советских военнослужащих можно было услышать, что войну развязали евреи и другие нацистские пропагандистские клише. Несмотря на то что власти, как видно, признавали это, в стране ни во время войны, ни после нее не была проведена кампания контр-пропаганды. Потакая локальным антиеврейским настроениям, власти старались не возвращать евреев на руководящие позиции, не давали им устроиться на работу в торговле и вообще на любую мало-мальски «чистую», нефизическую работу.

Проблемой тех, кто сумел возвратиться на родину в бывшие оккупированные районы, было возвращение своей собственности. В белорусских и украинских местечках дома евреев чаще всего оказывались занятыми их бывшими соседями. Демобилизованные солдаты-евреи находили вещи – свои и своих погибших родных – в домах у бывших коллаборационистов. В адрес местных властей посыпались заявления с требованиями возвратить жилье и имущество. Заявлявшие подчеркивали не только то, что они остались без единой рубахи, но и то, что если их имущественные права не будут восстановлены, то их имуществом и жильем окажутся вознаграждены бывшие полицаи и предатели.

Советские власти взяли за правило возвращать евреям их бывшие квартиры в городах и – хотя бы частично – дома в местечках, но не возвращали прочее имущество, боясь вызвать возмущение неевреев. Несмотря на такую установку высших властей, местные власти, особенно в послевоенные годы, чинили всевозможные препятствия к возвращению прав евреев на их квартиры. У многих реэвакуантов ушли месяцы, а иногда годы на то, чтобы через суд возвратить свой дом. Доказывать свои права в суде всегда должны были евреи, а не те, кто захватил их квартиры во время оккупации. Власти на местах не спешили выполнять судебные решения.

Реституция жилищ и собственности породила много конфликтов неевреев с евреями. Те, кого суд заставил вернуть евреям квартиру и хотя бы часть их имущества, мстили удачливым истцам. Так, в Речице Гомельской области в 1945 году Ципа Каганович, вдова военнослужащего и мать двоих детей, возвратила по суду свой дом. Спустя несколько дней она была застрелена неизвестными на пороге собственного дома; убийцы не были найдены.

В 1945 году в Днепропетровске и Киеве произошли антиеврейские беспорядки, которые не переросли в кровавые погромы (и там и там толпа ограничилась избиением случайно подвернувшихся евреев) только благодаря решительной реакции властей.

2. Польша

Почти девять десятых евреев довоенной Польши погибло от рук нацистов. Тем не менее уцелевшим удалось восстановить общину и к июлю 1946 года в ней было более 240 тыс. зарегистрировавшихся.

В июле 1944 года советские войска перешли Западный Буг, а 22 июля в освобожденном Люблине был создан Польский комитет национального освобождения. Менее чем через три недели, 10 августа, в Люблине был создан Комитет помощи евреям, преобразованный позже в Центральный комитет евреев в Польше. Уже на следующий день Комитет обсуждал помощь евреям Влодавы, подвергшимся нападению «деструктивных элементов». В последующие дни основной темой обсуждения в Комитете была проблема безопасности польских евреев. Председатель д-р Гельбарт посоветовал евреям Люблина не собираться группами и не говорить на идише на улице. Комитет также порекомендовал евреям возвращаться в большие города, а не в свои местечки – в городах было безопаснее. Было решено направлять большинство реэвакуируемых евреев в Нижнюю Силезию, аннексированную у Германии, – там все были новыми поселенцами, и поляки, и евреи, соответственно, не было конфликтов по поводу собственности и вообще меньше межэтнических инцидентов.

Итак, освобождение Польши и строительство социализма в ней сопровождались возрождением антисемитизма, причем в неслыханной прежде степени. Постоянной причиной конфликта была реституция еврейской собственности: в ней не были заинтересованы ни простые поляки, к которым перешли еврейские жилища, часто с мебелью и вещами, еврейские магазины, мастерские и попросту рабочие места, ни коммунистические власти Польши, уже наложившие руку не только на крупные довоенные еврейские предприятия, но и на помещения синагог и других общинных институтов.

С первых дней освобождения в Польше начались антиеврейские инциденты, включая убийства, и новые власти не спешили наказывать виновных. Последнее поразило и шокировало евреев, которые по довоенной инерции продолжали рассматривать коммунистов как своих защитников. Между тем новой власти, непопулярной среди населения, надо было доказывать, что она истинно польская и патриотическая, и ей не следовало «слишком» защищать евреев. На низовом уровне дело обстояло еще хуже. Провинциальная милиция нередко становилась на сторону погромщиков; низовые власти не выполняли приказов вышестоящих властей о реституции еврейской собственности и т. п.

Власти на местах старались воспрепятствовать возвращению евреев: от них требовали доказательств, что они жили в данном месте до войны, и для этого необходимо было привести свидетелей. Однако нередко свидетельства такого рода от евреев не принимались. Евреи-реэвакуанты дискриминировались при приеме на работу, а при жалобах на это властям (жалобы обычно передавались через местные отделения Еврейского комитета) – власти стандартно предлагали послать безработных евреев на шахты. Еврейские ремесленные кооперативы не регистрировались государством, и ремесленникам не выдавали лицензий.

После окончания войны в Европе по Польше прокатилась волна погромов. Первый погром – без человеческих жертв – состоялся 12 июня 1945 года в Жешуве. Накануне в городе была убита девятилетняя девочка, и ее тело было обнаружено вблизи дома, где проживали евреи. Сама милиция распространила слух, что это ритуальное убийство, дело рук евреев, которым нужна кровь для переливания после возвращения из лагерей. Милиционеры пошли арестовывать евреев – причем не только жителей указанного дома, но и всех остальных, кто жил в Жешуве, а толпа ринулась грабить еврейские квартиры. Милиция провела арестованных евреев по городу, толпа кидала в них камни. В тот же день вышестоящие власти приказали отпустить всех арестованных; почти все евреи покинули Жешув в последующие дни. Власти не пытались ни установить подлинных убийц, ни наказать погромщиков.

События в Кракове 11 августа 1945 года начались при похожих обстоятельствах – со слухов о ритуальном убийстве. Толпа, с участием милиции и солдат, ринулась на синагогу, где якобы состоялось убийство, оттуда вывели евреев и прогнали их через район Казимеж. В ходе беспорядков среди евреев были убитые и раненые. Имели место грабежи еврейских магазинов. Медсестры больницы Св. Лазаря отказались брать раненых евреев, они заявили: «Мы их перевяжем, и пускай они уходят». Раненых били – и милиционеры, и пациенты больницы. Здесь, правда, вмешались власти: они ввели в Краков силы безопасности, и войска подавили погром.

Самый кровавый погром, надолго опозоривший послевоенную Польшу, произошел в городе Кельце 4 июля 1946 года. Как и предыдущие погромы, он начался с кровавого навета. 1 июля 1946 года в Кельце пропал восьмилетний Хенрык Блащик. Отец заявил в милицию. Через два дня мальчик нашелся, после чего его отец снова пошел в милицию и заявил, что его сына похитили евреи, но он от них убежал. Отца отослали, так как он был сильно пьян. Тем не менее наутро 4 июля милиция отправилась по указанному адресу – к дому по ул. Планты, 7, где находилось отделение Еврейского комитета, а также общежитие для евреев-реэвакуантов и уцелевших. Юный Блащик подтвердил, что в подвале этого здания его продержали два дня, а также, не без помощи взрослых, показал на еврея (Калмана Сингера), который якобы заманил его в дом. Сингера арестовали. Попутно милиционеры успели рассказать прохожим, что евреи захватили мальчика, он бежал, но возможно, в подвале томятся другие, и они идут их освободить.

По городу распространился слух, что евреи убили польского мальчика, и к дому на Планты, 7, собралась толпа. Между тем, обыскав дом, милиция выяснила прежде всего, что дом не имеет подвала. Офицер милиции устроил Блащику нагоняй за ложь и потребовал говорить правду. Собравшаяся толпа пришла в неистовство: милиция покрывает евреев! В евреев, выведенных из дома, начали кидать камни. Замначальника Комитета безопасности, не рассчитывая на своих людей, позвонил советским военным властям; русские отказались вмешиваться.

На место прибыли войска безопасности, и толпа слегка утихла. Но тут солдаты начали сами стрелять по еврейскому общежитию, а затем пошли «искать детей» в здание. Поняв, что войска вышли из подчинения и встали на сторону погромщиков, толпа начала убивать евреев. Солдаты выводили евреев на улицу, где толпа и милиция их приканчивали. Представители силовых структур, в том числе советских, находились поблизости, но не вмешались – вероятнее всего, по малодушию.

Около полудня прибыли новые войска, разогнали толпу и доставили раненых в больницу. Толпа между тем ринулась в другие районы города, где также проживали евреи. Часть погромщиков отправились на вокзал, где они убивали евреев, прибывавших в город, – пока власти не ввели войска и на вокзал.

8 июля на еврейском кладбище было похоронено 42 человека. Тяжело ранено было около 80. Участники погрома были отданы под суд, многие приговорены к смертной казни.

За погромом в Кельце последовала новая волна инцидентов на железных дорогах. Евреев снимали с поездов на станциях и убивали, скидывали с поездов на полном ходу. У таких убийств были застрельщики, входившие в поезда на вокзалах, но им помогали и пассажиры и железнодорожники. Имели место также попытки погромов в Радоме, Мехуве, Хжануве, Рабке. Оценки числа евреев, убитых в Польше с момента освобождения до конца 1947 года, варьируются от 500 (явно заниженная оценка) до 1500.

Поразительно отсутствие должной реакции на погромную волну в Польше. Партия приписала ее «работе реакционеров в массах». Еще до погрома в Кельце к кардиналу Хлонду, примасу Польши, дважды обращались с просьбой о пастырском послании или о заявлении, осуждающем антисемитизм и объясняющем, что кровавый навет – вымысел. Официальная реакция Келецкой диоцезы на погром последовала 6 июля и была составлена в расплывчатых выражениях. В частности, не было сказано, что в Кельце произошло именно массовое убийство и что жертвами были евреи. 11 июля решился сделать заявление и Хлонд- он свалил всю вину на евреев: они-де создали в Польше режим, который отвергает большинство поляков.

Погром в Кельце произвел шоковое воздействие на евреев Польши. Из страны начался исход евреев, и вскоре большинство из тех, кто пережил немецкую оккупацию или репатриировался из СССР, оказались в лагерях перемещенных лиц в Германии, Австрии или Италии.

3. Румыния

Навязчивой идеей румынских антисемитов со дня основания этого государства была идея о том, что евреи в Румынии – это иностранцы, и большинство из них должны оставаться таковыми навечно. Румынские власти не раз предпринимали акции по выдворению «лишних» евреев из страны. 21 января 1938 года новое, право-консервативное, правительство Румынии выпустило декрет о «пересмотре гражданства иностранцев», по которому к концу 1939 года 225 тыс. евреев было лишено румынского гражданства. Осенью и зимой 1941–1942 годов «кондукэтор» (вождь) Румынии Ион Антонеску выселил в новую провинцию Транснистрия, выкроенную в основном из украинской территории, всех евреев Бессарабии и часть евреев Буковины и Дорохоя.

Возвращение евреев из Транснистрии началось еще в разгар войны, до падения диктатуры Антонеску. В июле 1942 года семьи специалистов по деревообработке, всего 12 семей (30 человек), были возвращены из гетто в Могилеве-Подольском в Ватра-Дорней (Южная Буковина). Возмущение жителей Ватра-Дорней было столь велико, что вернувшихся евреев пришлось поселить в отдельном доме и выставить охрану. Еще несколько десятков семей специалистов возвратились в другие места в 1942 – начале 1943 года, и это вызвало сходную реакцию.

После Сталинграда Антонеску, напуганный тем, что «мировое еврейство» накажет его за депортацию евреев в Транснистрию, начал обдумывать возвращение депортированных назад. Поползли слухи, и в апреле 1943 года губернатор Бессарабии написал Антонеску, что ни при каких обстоятельствах депортированным не должно быть позволено возвратиться в Бессарабию – по всей Молдове начнутся беспорядки. В декабре 1943 года спецслужба сообщила, что весь район Буковины и Дорохоя кипит от возмущения ноябрьским решением правительства возвратить евреев. В народе говорили, что если так, то, значит, румынские солдаты зря проливали кровь; ходили слухи, что правительство подкуплено.

Организованное возвращение румынских евреев началась в марте 1945 года, после падения Антонеску и перехода Румынии на сторону СССР в войне. Новые румынские власти стремились не допустить их возвращения в Южную Буковину, а селили в Северной Трансильвании, возвращенной Румынии от Венгрии. К концу 1946 года в стране было 40 тыс. репатриированных из Транснистрии. Кроме них, в Северную Трансильванию возвратилось 20 тыс. евреев из немецких лагерей и 15 тыс. евреев из числа мобилизованных в венгерские «рабочие батальоны».

Отношение румын к евреям, возвращающимся в страну, было враждебным. Ходили слухи о том, что Советы собираются ввезти в Румынию два миллиона евреев с тем, чтобы на выборах 19 ноября 1946 года привести к власти коммунистов. По всей стране происходили нападения на евреев, особенно в Южной Буковине и Северной Трансильвании, были десятки убитых. Сельским евреям крестьяне не давали селиться в своих деревнях. Те евреи, которые возвращались на свое прежнее место жительства, обнаруживали, что их имущество «румынизовано» и разграблено. Многие евреи перебрались в Бухарест, где было безопасней; у значительной части не было работы, что особенно возмущало румынское население. В еврейской среде царило чемоданное настроение; большинство мечтало уехать в Страну Израиля.

В 1944–1947 годах ни переходное, ни коммунистическое (с ноября 1946 года) правительства не занимались всерьез социальной реабилитацией репатриированных и не пытались возвратить им собственность, кроме части квартир. Декрет от 14 декабря 1944 года о реституции собственности остался не выполнен. Тысячи заявлений, поданных евреями в суды о восстановлении их имущественных прав, не рассматривались. Пережившим Транснистрию не было выплачено никаких компенсаций.

В «новой» Румынии происходили такие же события, как в «старой». Так, в сентябре 1944 года в Бухарестском университете группа еврейских студентов была избита националистами, не желавшими, чтобы евреи учились в нем. Коммунисты оказались на удивление бессильны в борьбе с антисемитизмом. Не чувствуя народной поддержки, они старались привлечь в партию «левое крыло» «Железной гвардии» – самой массовой фашистской партии довоенной Восточной Европы. Только в 1948 году коммунисты решились отдать под суд виновных в Ясском погроме 1941 года, унесшем жизни не менее 7–8 тыс. евреев.

Министерство юстиции (во главе которого стоял коммунист Пэтрэшкану) не спешило возвращать румынское гражданство тем евреям, у которых оно было аннулировано правыми националистами в 1938–1939 годах. Министерство «обсуждало» этот вопрос с 1944 по 1947 год, и все это время евреям, не имевшим гражданства, не платили ни пенсий, ни пособий. Только в 1947 году коммунисты возвратили таким евреям (их оставалось всего 60 тыс.) их гражданство.

4. ГЕРМАНИЯ

Первая еврейская община в Германии была воссоздана в Кёльне, пока шла война – в апреле 1945 года, под эгидой американской военной администрации. В Берлине немецкие евреи вновь появились на улицах 9 мая 1945 года – наутро после капитуляции немецкой армии. К лету в германской столице было около 6–7 тыс. «расовых» евреев – большинство из них не были депортированы, потому что состояли в браках с «арийскими» супругами; но около тысячи пережило нацизм на нелегальном положении; возвращались эмигранты-коммунисты из СССР и других стран. Отношение к немецким евреям в послевоенной Германии было боязливо-почтительное: большинство немцев чувствовало свою вину перед еврейскими соотечественниками; многие евреи – вчерашние берлинцы, франкфуртцы, мюнхенцы – явились в свой родной город в американской или британской военной форме; ходили слухи, что союзники благоволят к евреям и что евреи опознают нацистских преступников и сдают их оккупационным властям и т. д. Немецкие евреи восстанавливали германское гражданство, получали вид на жительство, а в советской зоне – еще и удостоверение «жертв фашизма».

Однако в 1946 году собственно немецкие евреи составляли уже лишь малую часть евреев, находившихся в Германии. К этому времени Германия, а особенно американская зона оккупации, стала перевалочным пунктом для восточноевропейских евреев, не желавших оставаться в Польше или СССР и рвавшихся в Страну Израиля или в Америку. В «Бизонии» (зонах американской и британской оккупации) появились лагеря перемещенных лиц, в которых большинство составляли евреи довоенной Польши – как те, кто пережил нацистские рабочие лагеря, так и те, кто пережил войну в СССР и сделал безуспешную попытку вернуться в Польшу и наладить в ней свою жизнь. Поток евреев-беженцев из Польши особенно возрос после погрома в Кельце.

Объектом ненависти рядовых немцев стали именно восточноевропейские евреи, населившие лагеря перемещенных лиц. Они напоминали немцам довоенных «остюден»; немцев раздражало то, что евреи в таких лагерях получали больший паек, чем немцы-горожане; и известно было, что многие евреи в голодной Германии были замешаны в деятельности черного рынка.

В марте 1946 года произошел трагический инцидент в лагере перемещенных лиц в Штутгарте. С целью выявить спекулянтов 200 немецких полицейских с собаками и при оружии в сопровождении нескольких американцев из военной полиции ворвались в лагерь и попытались устроить обыск. Завязалась потасовка, полицейские начали стрелять, и немецкий полицейский убил Шмуэля Данцигера, пережившего Освенцим и Маутхаузен и лишь за день до этого отыскавшего свою жену и детей. Полицейский рейд обнаружил в лагере несколько «нелегальных» кур.

После инцидента в Штутгарте американцы запретили немецким полицейским открывать огонь в лагерях перемещенных лиц. Тем не менее в мае 1946 года инцидент повторился в лагере Фёренвальд, где немецкий полицейский убил двадцатилетнего еврея, пережившего немецкие рабочие лагеря.

Постепенно, в 1947–1948 годах в Германии росло раздражение и против немецких евреев. Денацификация в «Бизонии» лишила многих довоенных административных работников, адвокатов, судейских, учителей права работать по своей профессии; а евреи-адвокаты и преподаватели не испытывали таких трудностей.

С провозглашением Федеративной Республики Германии прекратился контроль американской военной администрации над немецкими властями, и антисемитизм в какой-то мере «легитимизировался». Полиция стала более жестоко расправляться с евреями-спекулянтами, а заодно и с евреями-демонстрантами. 1948–1949 годы были отмечены ростом антисемитизма. В августе 1949 года либеральная газета «Suddeutsche Zeitung» опубликовала четыре письма читателей в ответ на заявление верховного комиссионера США Мак-Клоя о том, что «мерой демократического возрождения Германии будет развитие нового отношения немцев к евреям». Четвертое из писем, подписанное псевдонимом Адольф Бляйбтрой (Bleibtreu – «останься верен»), было абсолютно антисемитским. «Я работаю у американцев, – писал Бляйбтрой, – и многие из них говорили мне, что они готовы простить нам все, кроме одного: что мы не газовали их всех и теперь они свалились на голову Америке». Газета не дала никакого комментария на это письмо, что оставляло впечатление, будто это мнение редакции. В Мюнхене началась демонстрация евреев, большинство из которых были беженцами из Восточной Европы. Против демонстрантов была брошена конная полиция, она нещадно избивала их дубинками. В ответ демонстранты подожгли полицейский автобус.

В дальнейшем евреев Германии ожидали антисемитская кампания и чистка евреев из Социалистической единой партии Германии (СЕПГ), правящей партии ГДР, в 1951–1952 годах; эпидемии антисемитских граффити и осквернений синагог в ФРГ в 1950–х годах и другие эпизодические проявления антисемитизма.

5. АВСТРИЯ

Московская декларация союзников от 30 октября 1943 года назвала Австрию «первой жертвой гитлеровской агрессии», и австрийцы послевоенной поры уверовали в то, что они жертвы. Было забыто, что в марте 1938 года австрийцы встречали немецкие войска цветами, а не ружейными выстрелами; что из 34 тыс. офицеров СС – граждан Рейха (не считая эсэсовцев – голландцев, бельгийцев, балтов и т. д.) 5 тыс. (14%) были австрийцы, тогда как доля австрийцев в населении Рейха составляла всего 8%, и многое другое. Правительство Австрии и ее народ не чувствовали никакой ответственности за содеянное «немцами».

В первые послевоенные годы в Австрию вернулось около тысячи евреев, переживших нацистские лагеря, и несколько тысяч реэмигрантов. У вернувшихся из лагерей было много проблем, и прежде всего они должны были зарегистрироваться как жертвы нацистских преследований. Оказалось, что новые социал-демократические власти Австрии не рассматривают бывших политзаключенных и евреев на общем основании.

В освобожденной Вене евреи – бывшие лагерники регистрировались в еврейской общине, тогда как лагерники-«арийцы» – в ратуше. Помощь – одежду, продукты и т. п. – неевреи также получали от городских властей, а евреи – от общины, то есть фактически от американской еврейской филантропической организации «Джойнт». Кроме того, городские власти сразу признавали статус политзаключенных и выплачивали им компенсацию, пропорциональную времени их заключения; евреи же должны были привести свидетелей и принести документы, показывающие, когда именно их депортировали из Вены – и это несмотря на то, что на руках у властей были гестаповские списки депортированных. Время между аншлюсом и депортацией не засчитывалось вообще, хотя евреи подвергались преследованиям со стороны режима в течение всего этого периода. Еврейские дела рассматривались долго, компенсация выплачивалась с большой задержкой. Главными признанными жертвами нацистской эпохи, заслуживающими социальной помощи, вскоре стали не евреи, и даже не политзаключенные, а военнопленные, возвращавшиеся из СССР. Пресса писала о евреях, заправляющих черным рынком, смаковала подробности жульничества в сфере компенсаций и реституций. Реституции вообще оказались серьезным камнем преткновения в отношениях между властями и евреями – правительство было недовольно требованиями возврата «ариизованной» собственности; некоторые реституционные дела тянулись до конца 1950–х годов.

Как и в Германии, главным объектом ненависти населения были евреи – перемещенные лица, содержавшиеся в лагерях по всей стране. Австрийцы считали, что они заправляют черным рынком и что именно из-за евреев в стране голод.

В августе 1947 года в городке Бад-Ишль в Верхней Австрии распространился слух, что теперь женщинам и детям не будут выдавать свежего молока, а только сухое, потому что все свежее молоко уходит на черный рынок. Утром 20 августа толпа из 300–400 женщин двинулась к ратуше. Вышедший к ним бургомистр сказал, что норма выдачи молока пока сохраняется, а дальнейшее – не в его компетенции. Неудовлетворенная толпа – к ней присоединились и мужчины – двинулась к лагерю перемещенных лиц. Полиция, сопровождавшая толпу, остановила движение на шоссе, чтобы дать пройти разъяренным горожанам. У лагеря пришедшие начали кричать: «Убить евреев!», «Повесить еврейских свиней!» – и кидали камни в окна бараков. Комендант лагеря связался с полицией, городскими властями – но силовые структуры не спешили приходить на помощь. Только в 11 часов они очистили площадь перед лагерем. Линцская еврейская община пожаловалась на действия властей Бад-Ишля американцам. Американцы закрыли лагерь и перевели его обитателей в другое место. Поскольку инициаторами демонстрации оказались коммунисты, то над ними состоялся суд; зачинщики получили большие сроки заключения.

6. НИДЕРЛАНДЫ

В освобожденных Нидерландах не было ничего, сравнимого с погромом в Кельце и даже с беспорядками в Бад-Ишле; но возвращение сюда евреев часто тоже было безрадостным.

Летом 1945 года в Нидерландах было около 27 тыс. евреев. Более половины из них пережило войну на территории страны, большинство – на нелегальном положении. Пять тысяч евреев вернулось из нацистских лагерей.

Освобождение евреев из лагерей на территории самих Нидерландов не было автоматическим. Так, немцы перед отступлением не эвакуировали самый большой в стране пересыльный лагерь для евреев Вестерборк. В нем было оставлено более тысячи человек. 12 апреля 1945 года в Вестерборк вошли канадцы. Они дали уйти 130 евреям; еще оставалось 918 евреев. Оставшимся нидерландские власти устроили тщательные политические проверки; проверялось их подданство, политическая принадлежность (в освобожденных Нидерландах более всего боялись коммунистического путча), а главное – почему немцы оставили их в живых? В иной день комиссия успевала проверить не более 8–10 человек. Обращение с евреями было плохим. Между тем 24 апреля в лагерь начали прибывать новые заключенные, теперь уже бывшие члены НСБ – Нидерландского национал-социалистического движения. Бывшие нацисты и евреи оказались рядом. Последние евреи были отпущены из Вестерборка только в конце лета.

Возвращавшихся из заключения евреев встречали иначе, чем участников Сопротивления, переживших лагеря. Сама королева отвела одно крыло своего дворца для создания в нем оздоровительного центра для бывших подпольщиков. Евреи же, пережившие Холокост, до 1971 года не признавались группой, заслуживавшей каких-либо льгот и помощи.

При возвращении в Нидерланды в самом трудном положении оказались «репатрианты без гражданства». В Нидерландах с довоенных времен оказалось около 20 тыс. евреев-беженцев из Германии, Австрии и других стран. После окончания войны большая их часть хотела вернуться в Нидерланды. Нидерландское правительство объявило о непризнании всех актов нацистских властей, в частности акта лишения беженцев германского или австрийского подданства. Таким образом, евреи-беженцы продолжали рассматриваться нидерландскими властями как немцы или австрийцы со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Зимой 1944-1945 годов немецкие евреи в провинции Лимбург были арестованы как «немцы» и вместе с настоящими немцами отправлены в тюрьму в Тилбурге и в лагерь Вюхт. В конце июня 1945 года в Лимбург возвратилось около 100 евреев, переживших Берген-Бельзен. Местные власти конфисковали у них весь багаж, а мужчин поместили в лагерь Вилт, где содержались бывшие члены НСБ и СС. Комендант лагеря Вилт встретил евреев словами: «Во-первых, вы – немцы, во-вторых, – евреи, а то, что я не люблю евреев, вы скоро узнаете на себе». Евреев, недавно освободившихся из нацистского лагеря, послали работать на гравийный карьер. Репатриантам удалось связаться с адвокатом в Амстердаме, который поднял скандал. Военные власти пытались оправдываться, ссылаясь на нехватку места в лагерях перемещенных лиц. Комендант заявил, что евреи в его лагере – никакие не жертвы нацизма, потому что у них много вещей; голландские власти не могли поверить, что вещами бывших берген-бельзенцев снабдили советские власти в транзитном лагере под Лейпцигом. Когда евреям вернули багаж, в нем отсутствовали весь текстиль, табак и еда.

По отношению к «своим», нидерландским, евреям власти приняли принцип равенства – ни в чем не отличать репатриантов-евреев от неевреев. Власти не желали признавать, что евреи были особой жертвой нацистов. Сильной была и тенденция искать среди евреев коллаборантов; например, власти попытались отдать под суд А. Асхера и Д. Коэна, бывших председателей «Йодсе рад» (юденрата) в Амстердаме, переживших Терезин.

Рядовые голландцы были уверены, что во время войны все пострадали одинаково, и не желали слушать рассказы евреев-репатриантов о том, что они пережили. По словам английского историка Б. Мура, истории о конфискованных немцами велосипедах не уживались рядом с историями о массовых убийствах. Рассказы чудом уцелевших евреев о том, что они пережили, наталкивались на равнодушие, непонимание или неверие.

Газеты Сопротивления в своих публикациях приняли по отношению к евреям патерналистский тон, граничивший с антисемитизмом. Статьи, письма читателей обращались к уцелевшим евреям с призывами быть благодарными голландцам, которые их спасли; евреям надлежало быть не слишком заметными, не лезть вперед, быть скромными. Газета «Де патриот» писала в июне 1945 года: «Вновь появившиеся евреи должны благодарить Бога за помощь <оказанную голландцами> и быть скромными. Куда лучшие люди могли погибнуть из-за этой помощи. Все, кого прятали, должны иметь в виду: они в неоплатном долгу за это». Евреи, вернувшиеся в Нидерланды из лагерей, вышедшие из подполья, в ходе самого мелкого конфликта с соседями могли услышать: «Вас забыли газовать», «Хорошо, что мы избавились от вашего брата» или «Зря мы вас спасали».

В целом послевоенные Нидерланды пережили вспышку антисемитских настроений. В газетах, на радио постоянно обсуждался «еврейский вопрос» в стране. Многие участники дискуссии полагали, что необходима процентная норма для евреев в различных сферах деятельности. Некоторые считали, что евреям надо ехать в Палестину. Все сходились в том, что евреи обладают отталкивающими качествами.

7. ФРАНЦИЯ

Во Франции, в сравнении с другими европейскими странами, погибло меньше евреев – из 350 тыс. евреев, застигнутых поражением республики в летней кампании 1940 года, погибло 75 тыс.- остальные пережили немецкую оккупацию и режим Виши. Евреи ожидали, что освобождение Франции снова сделает их полноправными гражданами и что пособники нацистов будут наказаны. Но не все чаяния французских евреев сбылись.

Как бы ни относились простые французы к немецкой оккупации 1940–1944 годов, к евреям они в массе своей относились плохо. Еще в мае 1941 года сторонник де Голля Жан Эскарра доносил в Лондон: Из всех внутриполитических акций, предпринятых Виши, принятие расистского Статута о евреях наименее подвергается критике. В 1943 году агентура Свободной Франции докладывала в Лондон о настроениях в стране. Прежде всего, французы, даже ярые противники режима Петена, не желали возвращения довоенной «коррумпированной», а для многих – попросту «еврейской» Третьей Республики. Многие считали необходимым после войны ввести некую процентную норму для евреев. Анри Френе, лидер организации сопротивления «Комба», писал, что в одном пункте французы единодушны: после войны «следует держать евреев подальше от позиций влияния (политика, пресса, радио)... Генерал де Голль не должен быть человеком, возвращающим евреев... Мы должны считаться с настроениями населения, которые существенно изменились за последние два года». Френе, однако, приписывал распространение народного антисемитизма немецкой пропаганде.

8 августа 1944 года, через две недели после вступления войск Сражающейся Франции в Париж, правительство де Голля выпустило декрет о восстановлении довоенного законодательства. Одновременно было заявлено: «Французское правительство не знает особой еврейской проблемы» – что означало, что отмена законов Виши достаточна как мера по реинтеграции евреев. Между тем такая проблема была: евреи, выселенные из своих квартир (25 тыс. семей только в Париже), не могли вернуться домой; ремесленники не могли вернуть себе свои мастерские и приступить к работе и т. п.

Ноябрьские декреты (1944) правительства о реституции еврейской собственности и еврейского жилья и их осуществление породили вспышку антисемитизма. Первой реакцией на декреты было появление в недавно освобожденном Париже брошюрки с красноречивым названием «Еврейская опасность». Анонимный автор писал: «Между гитлеровской чумой и еврейской холерой французскому народу нет выбора. Чтобы Франция была свободной, счастливой и цветущей, ее земля не должна носить ни немца, ни предателя, ни еврея».

В начале 1945 года по Парижу прокатилась эпидемия антисемитских граффити. В Курбевуа были зафиксированы граффити: «Долой войну, долой доносчиков <на бывших коллаборантов>, всем евреям – расстрел». Весной 1945 года прошли антисемитские демонстрации в 3–м, 4–м, 11–м и 20–м округах Парижа. Демонстранты кричали: «Евреев – в крематории!» В 4–м округе попытка евреев вернуться в свою довоенную квартиру, откуда уже были выселены неевреи, привела к демонстрации с криками «Франция – французам!» и «Смерть евреям!». Полиция была пассивна до тех пор, пока евреи не решили дать отпор демонстрантам, перегородившим вход в их квартиры, – тогда полицейские вмешались и арестовали семерых евреев; шесть евреев было ранено. В 20-м округе толпа ворвалась в квартиру, куда только что возвратилась женщина – мать троих детей, муж которой еще находился в лагере. Всю ее мебель выкинули во двор и подожгли. Прежний жилец квартиры, незадолго до этого выселенный, был сотрудником пронацистского «Радио-Париж».

Газеты почти не освещали антиеврейские инциденты. Издания бывшего Сопротивления не писали о судьбе евреев во время войны; и даже коммунисты, в чьих подпольных организациях было много евреев, старались это замалчивать. В Тулузе власти запретили еврейскую газету «Ренессанс» как якобы провоцирующую антисемитизм. Когда еврейские организации потребовали расследовать преступления, совершенные при оккупации против евреев, власти, в свою очередь, потребовали, чтобы евреи сами финансировали следствие.

Все рекомендовали евреям быть тихими и скромными в требованиях. Соратник де Голля А. Вейль-Кюриэль иронически суммировал «советы евреям»: «Не афишируй свои права – этим ты заходишь слишком далеко. Не носи своих медалей напоказ – это наглость. Веди себя так, чтобы добрые французы, которые надеялись, что они тебя больше никогда не увидят, забыли, что ты есть».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Холокост, о котором население Европы к весне 1945 года имело достаточно полное представление, не привел к дискредитации антисемитизма на континенте. Многие европейцы, ненавидя нацистов, одобряли их меры против евреев. Из нацистской кампании против евреев они сделали только один вывод: евреям нельзя возвращать их довоенные гражданские и экономические права - эмансипация была ошибкой. Многим другим европейцам – тем, кто не был антисемитами, – нацистский геноцид евреев казался маловажным, побочным эффектом войны.

Евреи, пережившие войну, перестали удивляться антисемитизму нацистов – что можно было ожидать от гитлеровцев? Но послевоенный антисемитизм их соотечественников повергал евреев в шок; он был неожиданным и необъяснимым рационально.

Реакция на эту вспышку ненависти к евреям была двоякой. Из Польши, Венгрии, Румынии – стран, где до войны было сильное сионистское движение, – тысячи евреев ринулись в Страну Израиля. Их история – это история нелегальной репатриации и новой жизни в Государстве Израиль. Те, кто не мог уехать в Страну Израиля (как евреи СССР) или не хотел уезжать, постепенно приходили к выводу, что им следует «не высовываться», «держать низкий профиль». Сотни евреев во Франции, Нидерландах, Бельгии, Чехословакии меняли еврейские имена и фамилии на звучащие «нейтрально». Тысячи евреев Польши, переживших оккупацию по «арийским» документам, решили не восстанавливать своей еврейской идентичности и продолжать жить как поляки; то же самое имело место во Франции, Бельгии. В Италии после войны около 5 тыс. евреев не восстановили своего членства в еврейской общине, т. е. перестали быть евреями; лишь одна тысяча выехала в Израиль в 1948–1950 годах.

«Главный вопрос, разделяющий сегодня еврейскую общину, – это не Палестина, а трагический вопрос – надо ли оставаться евреем», – писал в конце 1944 года представитель Керен Кайемет во Франции. Сороковые годы поставили под вопрос само существование евреев в Европе. Понадобилось три десятилетия, чтобы европейцы осознали уникальность Холокоста, а евреи поняли, что они могут жить на континенте как евреи.

lechaim.ru