14.04.2020

Агент Кремля. Человек, который думал, что он разведчик

I.
— Так кем же вы все-таки работали? — спросил я.
— Координатором личной секретной разведки и контрразведки Генерального секретаря ЦК КПСС, — ответил он, и мы оба замолчали. Он — вероятно, чтобы насладиться моей обескураженностью, я — чтобы не задать следующий напрашивающийся вопрос: «А вы не сумасшедший?»
Дальнейшее цитирую с его слов. То, что он рассказывает, глупо считать правдой и обидно считать просто враньем, поэтому пока стоит отнестись к его словам нейтрально — как к версии. А выглядит версия вот так:
— Я даже не знаю, кто у кого украл схему — мы у Моссада или Моссад у нас, но принцип был тот же — в своей стране мы работали, как в чужой. Никто о нашем существовании не знал, все думали, что есть только Лубянка, но что такое Лубянка? Пугало для населения. Ходили в погонах, все их знали — вон, мол, разведчик пошел. Что это за разведка? Взять хотя бы бобковский отдел (Пятое управление КГБ СССР под руководством Филиппа Бобкова, см. «Русская жизнь» № 15. — О. К.) — я, когда встречался с митрополитом Питиримом, брал у него список сотрудников его епархии и показывал — вот этот у тебя от Бобкова, этот тоже от Бобкова, — комедия, да и только. Питирим на Бобкова не работал, он работал на нас — сейчас об этом уже можно говорить, а о живых людях я ничего не говорю. Нас было много, друг о друге мы знали мало, работали автономно, каждый подчинялся начальнику системы, или, как мы ее называли, паутины. Начальником был Суслов — всегда, с самого начала. Паутина образовалась из разведки Коминтерна — когда Коминтерн распустили, разведка осталась, и в 1943 году Сталин поставил Суслова во главе этой разведки, и он до самой смерти ею руководил. Менялись Генеральные секретари, менялось политбюро, а на Суслове это никак не отражалось, паутина всегда подчинялась ему. Мне Суслов об этом рассказывал, когда брал меня на работу. У него в кабинете хранился составленный Сталиным устав разведки, напечатанный в единственном экземпляре, Суслов мне его показывал. Удостоверений, учетных карточек, конечно, никаких не было — абсолютная секретность, понимаете же. А крыша менялась раз в несколько лет.

II.
«Крыша», о которой рассказывает Александр Байгушев, — это легальные места его работы, обозначенные в трудовой книжке. Трудовую книжку он мне даже зачем-то показал — все сходится, и, надо сказать, список рабочих мест свидетельствует в его пользу — и агентство печати «Новости», в котором он проработал почти десять лет, и тем более общество «Родина» и его газета «Голос Родины», ориентированная на эмигрантскую аудиторию — это, конечно, были не просто СМИ.
Своего деда, Николая Филипповича Прохорова (из «тех самых» Прохоровых), он называет масоном и говорит, что дед «по масонской линии» познакомился со Сталиным еще до революции, помогал большевикам деньгами, репрессирован («как и все масоны») не был и умер в 1943 году, будучи валютным экспертом Госбанка («но вы же понимаете, что он занимался не только валютой»). Байгушев утверждает, что именно родство с этим Прохоровым позволило ему поступить на суперэлитное романо-германское отделение филологического факультета МГУ. Понятно, что все, что он говорит, нужно делить как минимум надвое, но рассказывает интересно:
— Я с детства — ну, дворянская традиция, — занимался языками, но куда мне было тягаться с посольскими сынками. Конкурс — 8 человек на место, и все — кто из Лондона, кто из Нью-Йорка. Конечно, сам бы я туда не пошел. Но, когда я учился в десятом классе, к нам в школу приходил человек из МГБ. Вызвал меня и говорит: Вам надо поступить на мехмат. Я удивился, конечно — какой, мол, мехмат, если я гуманитарий? Давайте хотя бы на филфак? Он отвечает: хорошо, но только на романо-германское отделение. Так надо. Я пришел поступать, и, видимо, декан Роман Михайлович Самарин уже был предупрежден. Уже потом я узнал, что он тоже работал на Суслова, а тогда я еще ничего не знал, но мне Самарин просто сказал: считай, что ты принят. Я ему говорю: но мне же еще экзамены сдавать, — а он отвечает: — херня это все, отдыхай пока. И я уехал на юг, не сдавая экзаменов, а первого сентября пришел учиться. Что это не обычный вуз, было сразу понятно. Железного занавеса для нас не существовало, не играли мы в эти игрушки. На лекциях нам читали про Парвуса, открытым текстом говорили, что он был главнее Ленина. Во все спецхраны допуск был совершенно свободный. В группах было всего по семь-восемь человек, но каждый понимал, что, когда он окончит университет, обычным советским человеком он не будет никогда.

III.
Весной 1956 года, как рассказывает Байгушев, его, дипломника, вызвал к себе на Старую площадь Михаил Суслов — тогда и состоялся тот разговор про секретную разведку и про ее устав в единственном экземпляре.
— И тогда он мне говорит — вот тебе первое задание. Пойдешь учиться. Я возмутился, конечно — зачем это мне еще учиться, я только что прекрасный факультет закончил. А Суслов говорит: Ты не понял, учиться — это только для вида. Тут сейчас может начаться брожение среди студентов, нам в этой среде нужны люди. Иди во ВГИК к Довженко, он предупрежден.
Александр Довженко действительно сказал Байгушеву, что так-то он бы его не взял, но за него просили, и Байгушева сразу приняли на второй курс сценарного факультета:
— А там, вы знаете, вся эта шобла училась. Шукшин Василий Макарыч, Шпаликов Гена, мой ближайший друг. Шукшин меня всегда за говно считал, потому что догадывался, зачем я туда внедрен, а со Шпаликовым мы выпивали вместе постоянно. Тогда же по заданию Суслова я начал печататься в «Московском комсомольце».
Насчет «Московского комсомольца» он тоже говорит правду — трудовая книжка подтверждает, что в 25 лет Александр Байгушев был принят на работу в эту газету в качестве литсотрудника и ответственного секретаря литературного объединения при «Московском комсомольце».
— Что это было за литобъединение — вы только представьте. Там и Женя Евтушенко был, и Беллочка, и Егор Исаев. Вся будущая поэзия эта, исповедальная. Михаил Андреевич задачу четко сформулировал: выпустить пар, но чтобы не было эксцессов.
Потом Байгушев работал в «Культуре и жизни», в отделе изобразительного искусства — разумеется, тоже говорит, что это было задание:
— Суслов уже понимал, чего можно ждать от художников, поэтому приставил меня к Илюше Глазунову и Эрнсту Неизвестному. Об Илюше была моя первая громкая статья, она называлась «Обещание» — Михаил Андреевич поручил мне приручить Илюшу, и я о нем очень хвалебно написал. Если бы не эта статья, он мог бы стать видным антисоветчиком, как Эрнст, который со мной дружить не хотел. Но я Илюше помог, и он всегда был лоялен советской власти.

IV.
Я уточняю, каким именно образом Суслов давал Байгушеву свои поручения — сам ли или через кого-то. Байгушев говорит, что сам:
— Встречались мы два раза в месяц, вполне открыто, но неофициально. Иногда я приходил к нему в ЦК, иногда ловил его в Александровском саду — все знали, что Суслов там каждый день гуляет после обеда, и, в принципе, каждый желающий мог к нему подойти, только все почему-то боялись. Я подходил, он давал мне задание, и я его выполнял.
Еще Байгушев говорит, что дружил с Брежневым — еще когда Леонид Ильич работал в Казахстане, Байгушев ездил в командировку на целину, написал хвалебный очерк о Брежневе, «а Леонид Ильич умел быть благодарным».
— И когда решался вопрос о том, что Хрущева надо отправлять в отставку, мне было дано поручение — как-нибудь подставить его, чтобы интеллигенция в нем разочаровалась. Мы с Михаилом Андреевичем придумали этот стенд абстракционистов на выставке «30 лет МОСХ». Он там устроил скандал, интеллигенция пришла в ужас, и, когда его сняли, никто за него не вступился.

V.
Потом, уже при Брежневе, Байгушева перевели работать в «Театральную жизнь» — разумеется, с новым заданием:
— Михаил Андреевич попросил меня подружиться с Товстоноговым, Кешей Смоктуновским и Любимовым, узнать их настроения и передавать ему. С ними у меня ни с кем не получилось — они очень настороженно к новым знакомствам относились, поэтому Любимовым, например, очень скоро стал заниматься лично Андропов, а мне поручили Высоцкого. Высоцкий меня тоже не принял в друзья, хотя я его ссужал и деньгами, и с наркотиками помогал, и даже книжку его пытался пробить. Про книжку — это мне Брежнев говорил: давай издадим Высоцкого, примем в Союз писателей, дадим дачу — будет советский поэт. Я к Маркову: так и так, Георгий Мокеевич, нужно издать. Он отвечает: я знаю, чья это идея, но я на такой шаг не готов. Мы его примем в Союз, а он что-нибудь устроит, я не хочу за него отвечать. В итоге пришли к компромиссу — если кто-то из «левых» — Евтушенко, Рождественский или Белла, — возьмет его на поруки, тогда печатаем. Но все отказались, сказали, что он не поэт.

VI.
После «Театральной жизни» Байгушев работал заместителем главного редактора в «Голосе Родины» и был членом правления общества «Родина» — редакция почти полностью состояла из отставных сотрудников внешней разведки КГБ и ему, единственному, по его словам, «сусловцу», приходилось постоянно лавировать между Сусловым и Андроповым:
— Я лизал жопу всем, — говорит Байгушев. — Был случай — дали мы статью Семанова про Солженицына. Это 1978 год, имя Солжинцына вообще под запретом — даже ругать его нельзя, чтобы не рекламировать. А у нас статья почти хвалебная. Суслов читал гранки и единственная правка, которую он внес, — это заменил «Исаевича» на «Исааковича». Я ему говорю: Михаил Андреевич, он же на самом деле не еврей? А Суслов отвечает: пускай все думают, что еврей, но больше недостатков у него нет. К Солженицыну он, в отличие от Андропова, относился хорошо, и когда статья вышла, мне позвонил Андропов, орал: что ты сделал, почему со мной не посоветовался? А я ему: Юрий Владимирович, я был уверен, что Михаил Андреевич действовал по согласованию с вами. Он так смутился и говорит: да, вы правы, наверное, я забыл просто. В аппаратных делах главное — правильно выбрать интонацию, это я хорошо знаю.

VII.
Последнее место работы Байгушева перед выходом на пенсию — это творческое объединение «Экран», в котором с 1982 по 1985 год он был главным редактором. «Экран», формально будучи подразделением Гостелерадио СССР, в действительности был крупнейшей советской киностудией, Байгушев говорит, что бюджет «Экрана» был больше, чем бюджет всей Прибалтики, и называет эту должность наградой за то, что после смерти Суслова его команда поддержала Андропова в борьбе за должность Генерального секретаря.
— Брежнев пообещал сделать своим преемником украинского первого секретаря Щербицкого. Щербицкий, конечно, нас во многом устраивал, но Андропов привел здравые аргументы: придет Щербицкий, привезет своих людей из Киева, всех разгонит. А если придет Андропов, он никого разгонять не будет, и все мы останемся. И не обманул — отправил меня на «Экран». Там я уже никаких поручений не выполнял, зато делал что хотел — заключил договоры с Толей Ивановым на экранизацию второй части «Вечного зова», с Калининым на постановку «Цыгана». Еще должен был выйти сериал по «Войне» Ивана Фотиевича Стаднюка, но там все сорвалось из-за Говорухина, который должен был его ставить, но побоялся, потому что «Война» — вещь просталинская, и наша интеллигенция Говорухину такого фильма бы не простила.

VIII.
А потом карьера закончилась — в 1985 году, сразу после прихода Горбачева, 52-летнего Александра Байгушева отправили на пенсию. В конце восьмидесятых он стал постоянным автором радикального антиперестроечного журнала «Молодая гвардия», написал два романа о Хазарском каганате, потом возглавил «Славянский собор», в который среди прочих входило «Русское национальное единство» Александра Баркашова, но это уже совсем другая и совсем не интересная история.
О том, что он был секретным агентом Суслова, Байгушев впервые заговорил в начале двухтысячных. Строго говоря, все, что он рассказывает, можно было бы счесть простым бредом. Но если бы он просто фантазировал, он мог бы рассказать какие-то гораздо более захватывающие небылицы в стиле историй о Джеймсе Бонде — все равно все, кто мог бы подтвердить или опровергнуть его слова, уже давно умерли. Но он рассказывает о том, как втирался в доверие то к Шукшину со Шпаликовым, то к Евтушенко с Ахмадулиной, то еще к кому-то — и, кажется, временами говорит правду, потому что выдумать можно было бы что-нибудь гораздо более героическое.
...Его рассказы безумно интересны, потому что таких «разведчиков» и сегодня — и в ЖЖ, и в молодежных движениях, и в помоечных интернет-изданиях — вагон и маленькая тележка. Когда пройдет много лет, когда все умрут, кто-нибудь из нынешних шестерок обязательно поделится с кем-то из журналистов своими рассказами о тайнах Кремля двухтысячных (некоторые, кстати, и сейчас делятся — многозначительным шепотом), и цена этим рассказам будет такая же, как и цена нынешних байгушевских баек.

Кашин Олег             rulife.ru

Комментариев нет:

Отправить комментарий