9 февраля. Женщина, которая содержит на Главном вокзале общественный туалет, прячет у себя русского офицера без документов и его жену. Перед нами этого не скрывает и не раз просила табака для этого офицера. Сказала мне, что скоро вывезет этих двоих к своей семье в село. В лесах недалеко от деревеньки есть партизаны, к которым офицер с женой хотят пробраться.
11 февраля. За небольшое количество угля хотят золотые или серебряные часы. Люди уже сожгли много заборов и посрезали вокруг домов декоративные деревья. Разбирают даже веранды. Железнодорожники говорят, что этой зимы немцы в России не выдержат. Раненых привозят с каждым разом всё больше, и у многих из них отморожены руки, ноги, животы и лица. Их стало уже столько, что от нас вывозят товарными поездами, в которых ставят железные печурки.
17 февраля. Зима в этом году очень суровая, и многие люди не верят, что переживут её. Полиция на рогатках всё суровее обыскивает селян, привозящих продовольствие. Немцы перестали нянчиться с украинским населением, и если поймают крестьянина с салом, то бьют его независимо от того, какой он национальности.
1 марта. Возле самого дома DRK лежат на подстилках и спят венгерские солдаты. Они все грязные, запылённые и заросшие. Их стянули во Львов с русского фронта, где они воевали в венгерской армии против русских. Украинцы, работающие в DRK, говорят, что эти венгерские солдаты являются по происхождению евреями и после изъятия у них оружия и обмундирования они поедут в Бельжец.
7 марта. Сегодня прицепился к нам какой-то маленький мальчик и попросил, чтобы мы его взяли на заработки. Мы пошли на перрон к итальянскому эшелону, который тут задержался по дороге на фронт. Солдаты ехали в товарняках, в которых были установлены железные печурки. Поскольку сегодня было трудно заработать, то Николай и тот новый свистнули у итальянских солдат целый набитый рюкзак. Кто-то из солдат заметил это и погнался за парнями. Отобрал у них рюкзак и сообщил об этом случае в итальянскую жандармерию. Приехали на двух машинах и сильно на нас кричали, но никого не задержали. Потом всю нашу компанию отвезли в комендатуру итальянской полевой жандармерии, которая размещается на пересечении улиц Сикстуской и Леона Сапеги. Не нашлось итальянца, владеющего польским, поэтому переводили с польского и итальянского на немецкий язык. Следствие было очень коротким. Мы сказали итальянским солдатам, что воруем их продукты и одежду, поскольку мы голодные и нам не во что одеться. Добавили также, что наши семьи живут только с того, что мы заработаем на вокзале или таскаем из итальянских и немецких складов. Итальянцы нам даже не сказали, что мы поступаем плохо, обворовывая итальянскую армию. Посовещались между собой, потом унтер-офицер выпроводил нас на улицу и сказал нам идти отсюда.
14 марта. Если один входит в вагон, то второй не в состоянии одновременно вытаскивать товар из вагона и следить, не идёт ли баншуц. Для этого мы создали группу, в которой нас было четверо.
Кроме товара, который можно унести домой или продать, есть и такой, который трудно забрать. На железнодорожных станциях, на боковых и пролётных ветках стоят вагоны-цистерны с бензином. Почти через день мы сливаем бензин из цистерн. Откручиваем контрольные краны, срываем эти краны с цепочки, и бензин толстой струёй вытекает в землю. Если открутить краны в нескольких цистернах, то можно за час спустить пару тысяч литров бензина. Лучше всех спускает бензин Брудас. Он родился и вырос возле вокзала, и о вагонах и цистернах знает всё. По несколько десятков литров этого бензина мы забираем, поскольку его можно пронести в гетто и там продать евреям. Немецкая администрация города прекратила подачу электричества и газа в гетто и, одновременно, не даёт евреям ни угля, ни дров. Евреям приходится тайно покупать топливо. Этот бензин смешивают с чем-то ещё и жгут в керосинках. В гетто в данный момент можно входить, и нет охраны на границе арийской и еврейской частей города. Хуже бывает, когда шпики ловят кого-то с товаром для гетто. Если поймают маленького пацана, то изобьют и отпустят, старших сажают или - если им чем-то не понравился - расстреливают.
19 марта. Сегодня вагоны-цистерны поставили недалеко от итальянской комендатуры вокзала. Мы с Брудасом пришли под вечер, когда было ещё видно. Когда мы возились возле кранов, из-за дома вышел итальянский солдат. Времени убежать не было, а у солдата на поясе был револьвер. Мы перестали откручивать краны, а он не спеша подошёл к нам. Потом внимательно прочитал немецкие надписи на цистерне и осмотрел краны. Потом поправил на себе ремень, кивнул нам головой и пошёл себе. Мы ждали пару минут, но никто не шёл. Тихо было и в доме итальянской комендатуры. Мы открутили поочерёдно краны в трёх цистернах. В одной цистерне мы взяли около 15 литров бензина, который Брудас продаст сегодня в гетто.
23 марта. На Главный вокзал сегодня прибыл эшелон итальянцев. Охраняли их только эсэсманы, которые били каждого, кто приближался к вагонам. Итальянские солдаты были без оружия и небритые. Всех их впихнули в машину и вывезли на пески около Винников. Когда их высаживали из открытых кузовов, солдаты кричали что-то по-итальянски, но невозможно было понять, что они говорят. Путейские работницы рассказывали, что это солдаты, которые не хотели помогать немцам в облавах на партизан в лесах под Равой Русской и Дрогобычем.
24 марта. Во Львов приехали хорваты, которые должны идти на русский фронт. Одеты в немецкие мундиры, только на рукавах и пилотках у них какие-то свои знаки. Ходят разъярённые и бьют кого попало. Не знаю, где их расквартировали, - шастают по несколько человек в окрестностях вокзала.
25 марта. Сегодня хорваты выехали на машинах. Все были в касках, и у всех были заткнуты за пояс гранаты. Украинец из вокзальной охраны говорил, что хорваты поехали помогать ликвидировать гетто в Жолкве и Люблине.
29 марта. Сегодня в итальянской комендатуре целый день был шум. Когда итальянцы пришли утром, то нашли на окне повешенного коллегу. Уборщицы говорят, что этот самоубийца повесился от тоски по Италии. Уже вернулись хорваты. Они теперь не такие злые, как перед выездом. Разговаривают с людьми. Некоторые из них сегодня продавали вокзальным торговцам разные вещи - часы, обувь, обручальные кольца. За пол-литра водки можно было у них получить красивые дамские туфельки. За женские золотые часы хотели 10 литров водки. Но можно было сторговаться за 8 литров. На вокзале поднялся шум по поводу этого бензина. Немцы хватают и арестовывают разных людей, а перед этим очень плотно оцепили вокзал. Немецкое оцепление настолько густое, что только с трудом можно вынести оттуда хлеб или сигареты. Немцы тщательно обыскивают задержанных. На путях, где стоят цистерны, теперь крутится много баншуцев, а немецкий повар сказал, что комендатура вокзала назначила награду за поимку виновных в уничтожении бензина. Если бы просто забирали по несколько или несколько десятков литров бензина, то немцы бы ещё долго не догадались, что происходит. Только когда увидели оторванные краны и мокрую от бензина землю, то "шляк их трафил". Почти каждый день теперь бьют людей и тщательно проверяют пропуска работников железнодорожного вокзала. Теперь невозможно дойти до цистерн с бензином, из-за чего носим немцам чемоданы и рюкзаки. Денег от продажи бензина ещё осталось достаточно, и я даю их маме каждый день или через день. У меня больше свободного времени, так что я стал снова приходить помогать пану Роману. Около кухни крутится теперь несколько типов, которых я не знаю. Пан Роман даёт мне кофе, но и отгоняет от барака. Немцы и тут следят, а в 50 метрах от кухни находится штаб железнодорожной жандармерии.
Из дневника Я.Вильчура
Комментариев нет:
Отправить комментарий