Ламанский занимался изучением славянской проблематики во всем ее многообразии. Исследованию славянских языков, славянской истории, политики, этнографии, литературы посвящены не только его научные труды, но и многочисленные публицистические работы.
Он учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета, был учеником академика И.И. Срезневского, в течение многих лет преподававшего в университете весь комплекс «славянских» дисциплин – языковедческих, историко-литературных и т.д. В начале 1860-х гг. Ламанский совершил путешествие по славянским странам. Такого рода научные командировки были обычным делом почти для всех молодых ученых, избравших своей специальностью славяноведение. Формирующиеся оригинальные воззрения Ламанского нашли в путешествии новую пищу и опору. Как писал историк славяноведения А.Н. Пыпин: «В глазах г. Ламанского славянский вопрос далеко не заключался в том романтическом культе народности, какой исповедовали первые слависты; напротив, возводился к целому вопросу о вековой исторической судьбе славянского племени, об отличительных особенностях славянской племенной природы, славянской цивилизации, просвещения, наконец о современных политических отношениях славянства».
Нужно сказать, что славяноведение как наука оформилось у нас только к середине XIX в. Тот же Пыпин писал: «Еще в начале XIX-го столетия у нас не было человека (по крайней мере, нельзя назвать этого в литературе), который был бы в состоянии перечислить правильно славянские племена».
Первый период, когда только началось академическое изучение славянского мира (1830-1840-е гг.), был ознаменован открытием «славянских» кафедр в крупных университетах России (кафедр «истории литературы славянских наречий», как было сказано в новом университетском уставе) и рядом этнографических экспедиций русских славистов в славянские страны. У представителей первого поколения славистов, О.М. Бодянского, И.И. Срезневского, П.И. Прейса и В.И. Григоровича, отцов-основателей науки, заведующих «славянскими» кафедрами в Московском, Харьковском, Петербургском, и позднее Киевском университетах было одно существенное отличие от своих непосредственных учеников. Они принципиально не ставили политических вопросов, относительно славянства: какое будущее ожидает славянские народы, какую роль Россия и русский народ должны сыграть в их судьбе. Их исследования были нейтральны и узкоспециальны. Вопроса славянской солидарности «не решало первое поколение славистов, по крайней мере, не решало иначе как в туманном, сентиментальном идеале» (Пыпин А.Н,. "Русское славяноведение в XIX столетии").
Между тем, каждый из пяти университетских центров выпустил свою молодую плеяду славистов, которые перестали быть нейтральными в вопросе славянства и заняли активную политическую позицию. Среди них особенно выделялся Ламанский.
Мировоззрение Ламанского было славянофильским. Оно строилось на убеждении, что славянский мир имеет собственный путь развития, и должен занять «свое место в судьбах цивилизации». В связи с этим главную славянскую задачу Ламанский видел в «скорейшем пробуждении» общеславянского сознания.
Нетерпение Ламанского было следствием убеждения, что славянам в ближайшее время предстоит вести трудную борьбу со своими «заклятыми европейскими врагами». И в этой борьбе невозможно победить без равноценной высокоразвитой культуры.
А что делать, если «совокупная культура» славян в общественном мнении «уступала» культуре романо-германских народов? Первый идеолог панславизма, словак Ян Коллар, предлагал программу распространения во всех славянских странах четырех обязательных языков: русского, польского, чешского и сербохорватского. По его мнению, такая мера сплотила бы славян и стимулировала у родственных народов культурный рост.
Ламанскому эта идея казалась утопичной. Соглашаясь, что славяне должны проникнуться «пламенной идеей общности», он считал, что основой для этого должен стать русский язык. Только выбрав «русский» путь интеграции, мелкие части славянства могли бы стать самостоятельными частями общего организма, способного на равную борьбу с «германской машиной». Эти взгляды были впервые высказаны Ламанским уже в ранних статьях: «Из записок о славянских землях» и «Национальности итальянская и славянская в политическом и литературном отношениях».
Историософские размышления Ламанского о различии между понятиями народности и нации делают более понятными его требования «русификации» славян. В одной из неопубликованных работ конца 1860-х гг. «Проекты славянских федераций. Обзор», Ламанский писал: «Не каждая народность есть или может быть нацией. Никто не станет отрицать народностей самоедов, лопарей, карелов, зырян, бурят, черемис, чувашей, мордвы и т.д., но все эти народы не составляют самостоятельных наций, а принадлежат к нации русской, точно так же как баски во Франции или остатки кельтов в Англии, по народности не французы и не англичане, принадлежат к французской или английской нациям». По мнению ученого, только при двух условиях народности достигают значения наций. Во-первых, при общем литературном языке, «органе общей образованности», и, во-вторых, при независимом политическом положении и самостоятельном государственном устройстве.
Видя в России славянскую державу, находя в русской поэзии, в русском искусстве «родные славянские идеалы», защиту своих национальных интересов, все славянские народы, считал Ламанский, почувствуют потребность изучать русский язык, знакомиться с русской литературой. И тогда создание всеславянского политического союза станет реальностью.
При этом Ламанский был убежден, что политика «далеко не первой важности дело в жизни народов». Ее значение в истории скорее второстепенное или третьестепенное. Влияние России на политическое развитие и положение австрийских славян, по его мнению, должно было распространяться прежде всего через изучение ими русского языка и русской литературы. Необходимо также духовное влияние – через изучение русских богословских трудов, русской церкви, истории, народной жизни.
Русские, в свою очередь, обязаны всесторонне изучать славянство. Ламанский считал, что изучение славянского мира и пробуждение в русском обществе славянского самосознания укрепит и соберет «разметавшуюся русскую мысль и дряблую волю, сосредоточит наше рассеянное общественное сознание, приучит нас, для изучения наших язв и недостатков, обращаться не за море, ожидать спасения не из чужа, искать и находить его не во вне нас, а в нас самих, в своем собственном усовершенствовании…»
Но принятию русского языка в качестве общеславянского, письменного и дипломатического, по мысли ученого может способствовать «энергичное проявление в русском обществе славянского самосознания, и смелый, решительный выступ России на всемирное поприще в качестве единственной державы славянской, имевшей своим историческим призванием охрану и защиту славянства от захватов, натиска и гнета иноплеменников».
Слова о «решительном выступлении России на всемирное поприще» позволяют нам перейти к другой основополагающей идее Ламанского. Как и все славянофилы, он видел «славянский вопрос» включенным в антагонизм «двух миров», греко-славянского и романо-германского, различных по религиозному, гражданскому и «нравственному» характеру.
В докторской диссертации «Об историческом изучении греко-славянского мира в Европе» Ламанский прогнозировал неизбежный конфликт России с Германией, основным мотивом которого будут притязания последней на территории славянских народов. К такому выводу Ламанский пришел, проанализировав сочинения нескольких поколений германских ученых, писателей и публицистов разных школ и направлений, посвященные славянским народам. Вывод Ламанского заключался в следующем: в европейском сознании, в первую очередь, в германском, насаждается представление о том, что «славянское племя есть племя низшее», не способное к самостоятельной жизни и рожденное, чтобы подчиняться.
В своем последнем крупном произведении, «Три мира Азийско-Европейского материка» (1892 г.), Ламанский писал, что уже со второй половины XIX в. Германия предъявила претензию на культурно-политическую гегемонию в Европе, и ее лидирующие позиции продолжают крепнуть. А это значит, что России нужно готовиться к неизбежному конфликту со всей Европой.
В работе «Три мира…» Ламанский, продолжая линию И.В. Киреевского, К.С. Аксакова и Н.Я. Данилевского, выступает против европоцентризма, придания европейской цивилизации статуса общечеловеческой. Ламанский настаивает на равноправии цивилизаций. Каждая из них – есть «особый исторический организм», который развивается в своем темпе и последовательно проходит периоды детства, юности, мужества и старчества. Важно отметить, что в книге «Три мира Азийско-Европейского материка» представлена, по сути, творческая переработка славянофильской философии истории и ее адаптация к реалиям конца века, ведь трактат был закончен на рубеже в 1880-90-х гг., спустя пятьдесят лет после появления славянофильской школы.
Новым в историософии Ламанского было расширение цивилизационного поля. К привычной дихотомии: романо-германский и греко-славянский «миры», он добавляет Азию. Собственно греко-славянский мир Ламанский определял как «Средний мир», не европейский и не азиатский.
В этой работе Ламанский призывает отказаться от представления о Европе как об особенной и самостоятельной части земного шара. По его словам, Европа – это лишь полуостров Азии, весь же материк от Атлантики до Тихого океана составляет единое целое, которое населяют три обособленных культурных «мира». «Вглядываясь ближе во внешний вид, состав населения и историко-культурный характер Азийско-Европейского материка, – пишет Ламанский, – мы приметим в нем три крупные части, три великие отдела или мира, каждый со своими, исключительно ему свойственными, географическими, этнологическими и историко-культурными особенностями». Эти три «отдела» Ламанский предлагает называть следующими терминами: 1) собственная Европа, 2) собственная Азия и 3) Средний мир, «т.е. не настоящая Европа и не настоящая Азия. Вступая в пределы этого Среднего мира из Азии, мы должны сказать, что тут Азия кончается, но Европа еще не начинается, – поясняет Ламанский, – точно так же вступая в него из Европы, мы в праве сказать: здесь кончается Европа и еще не начинается Азия».
В центре внимания Ламанского оказывается проблема выявления специфики каждого из трех «отделов» «азийско-европейского» материка. Мир «собственно Европейский» не интерпретируется им как нечто единое, он подвержен внутренней дифференциации и скрытой конфликтности. Ламанский выделяет шесть практически самостоятельных частей: Великобританию, Францию, Испанию, Скандинавию, Германию и Италию. Общим для этих частей одного мира является наличие схожих, но все же существенно отличающихся элементов – романского и германского, которые «не настолько смешались, чтобы слиться в одно целое, и не настолько уже разобщены, чтобы не могли сходиться во множестве общих интересов и даже, по частям стремиться к союзам и внешним соединениям».
Азиатский «мир» представляется Ламанскому совершенно раздробленным, поскольку в нем отсутствует преобладание какой-либо одной веры, одного языка, «одной народности». Без всего этого невозможно единство.
Средний «мир» наиболее целостен в социально-культурном, религиозном и этническом отношениях. Но прежде чем сделать такое заявление Ламанский определяет границы Среднего мира, чтобы отделить его от «собственной Европы» и «собственной Азии».
Очерчивая границы Среднего мира, Ламанский отказывается от методологической строгости. Он не может найти универсального объединительного критерия. Все они, будь то конфессиональный, географический или этнический, не отвечает его представлениям о границах Среднего мира.
Начиная с определения восточных границ, Ламанский с уверенностью включает в лоно греко-славянского «отдела» российские владения в Азии в силу географических (географическое единство европейских и азиатских территорий России) и этнологических причин. Последний фактор ключевой для Ламанского, преобладание на этой территории «русского элемента» (как следствие колонизации), одной веры и одного языка, дает основание включить азиатские владения России в состав Среднего мира. Более того, говоря об азиатских землях, Ламанский подчеркивает, что в историко-культурном отношении «они составляют с нами одно неразрывное целое». Нужно сказать, что эта установка Ламанского, спустя тридцать лет окажется полезной евразийцам при создании оригинальной геополитической концепции.
Если на восточном направлении, по мысли Ламанского, границы России совпадают с границами Среднего мира, то на западе и юге они искусственны и должны быть пересмотрены. На европейском направлении он включает в Средний мир все западное славянство в силу его «историко-культурного и этнологического» единства с народами Среднего мира. Для определения южных границ Ламанский подключает третий объединительный критерий, конфессиональный. В результате в состав Среднего мира включаются не только южные славяне, но и другие народы Балкан, которые имеют отношение к православию. Это румыны и греки.
Все же основной политической идеей, выраженной в трактате, можно считать мысль об объединении всех славян в рамках Среднего мира. Ламанский пишет: «От Европы значительная часть их (славян. – Авт.) отличается принадлежностью своей не к западному, а к восточному христианству. Остальная же часть, обращенная в западное христианство, как поляки, словаки, чехи, мораване, словенцы и хорваты, резко отделяются от своих западных соседей и единоверцев, немцев и итальянцев, глубокой взаимной антипатией, разностью языков и характеров, противоположностью национальных интересов». Напротив, со своими восточными соседями русскими, сербами, болгарами, по мнению Ламанского, они тесно связаны общностью исторических судеб, культурных и национальных интересов. Все эти соображения дают ему возможность относить западные славянские земли, с точки зрения этнологической и историко-культурной, к миру Среднему.
Этот греко-славянский «отдел», включающий, помимо России, балканские народы, Европейскую Турцию и Приморье Сирии, оказывался этнически неоднородным, но объединенным некоторой духовной и религиозной общностью, поскольку подавляющая часть его населения исповедовала православие. В то же время, определяя указанные границы, Ламанский не выделяет в качестве детерминирующего фактора религию или этническую принадлежность. Оказывается, что основным критерием, по которому стоит объединять земли вокруг России, является фактор историко-культурной общности народов. Этот нестрогий признак позволяет Ламанскому включить в состав Среднего мира и сирийских христиан, и армян-монофизитов, и венгров-католиков, которые не являлись ни славянами, ни православными, но на протяжении веков находились под взаимным влиянием.
Основным элементом всего этого конгломерата и связующей его силой Ламанский называет русский народ, а общей политической идеей – противостояние германской и австро-венгерской экспансии на Балканы и Восток. В представлении ученого, страны Среднего мира должны были выступить на стороне России в случае военного противостояния с названными агрессорами.
Несмотря на то, что центральную роль в Среднем мире Ламанский отводит России, он не умаляет значение других славянских народов. Существование в прилежащих к России землях несколько миллионов ее единомышленников и единоверцев составляет источник силы и могущества России. «Если бы пограничные нам области Пруссии, Австро-Венгрии и Турции, – замечает Ламанский, – имели совершенно однородное и вместе чужое нам по вере и расе население, то Россия никогда бы, конечно, не могла играть в европейской и всемирной политике великой роли, выпавшей ей, как единственной сильной представительнице интересов славянщины и восточного христианства».
На протяжении своей научной и публицистической деятельности Ламанский исходил из необходимости формировать всеславянскую идентичность и прорусскую ориентацию. Смысл и направление его научных поисков, как отмечает А.А. Ширинянц, сводятся к обоснованию «миродержавной роли нашего славянского племени», которая должна завоевываться не столько внешнеполитическими действиями, сколько внутри России, причем не в Петербурге и Москве, а в провинции – освоением огромных пространств, подъемом экономической жизни и упорядочением бытовых условий, успехами самобытной, неподражательной русской образованности. А панславизм Ламанского был, прежде всего, продиктован необходимостью противостоять германской экспансии, не потерять стратегических партнеров и потенциальных союзников России – западных и южных славян.
Таким образом, как в одной из первых своих статей «Национальности итальянская и славянская в политическом и литературном отношениях» (1864 г.), которую Б.Ф. Егоров небезосновательно называет «первой откровенной программой русификаторского панславизма», так и в последней книге «Три мира Азийско-Европейского материка», Ламанский выступает отнюдь не идеологом гегемонистских и экспансионистских притязаний России. Ламанский рассматривал идею славянского единства в первую очередь как основу самосохранения славянства и России, доказательство права славян и их культуры на существование.
В историю политической мысли Ламанский вошел как наиболее последовательный представитель русского культурного панславизма и как создатель одной из первых русских геополитических концепций. Говоря о панславизме, приходится констатировать, что идея славянского единства в том виде, как она представлялось славянофилам и Ламанскому, не получила исторического воплощения. И хотя в XX веке мы наблюдали факт объединения славянских народов, это единство имело совершенно другие идеологические основания.
Что касается геополитических взглядов Ламанского, здесь его интуиции и прогнозы оказались, несомненно, более состоятельными и точными. Это относится и к размышлениям о месте азиатских народов в составе России и к предчувствиям военных столкновений с Германией.
Прокудин Б. А. portal-slovo.ru
Комментариев нет:
Отправить комментарий