Остров Навек. Патрик Смит, американский писатель

Наутро после свадебного пира Сет Томпсон сошел к ручью, собираясь сесть в лодку и проверить верши, поставленные им к северу от лагеря.

— Ах ты, нечистая сила! — гаркнул он вдруг.— Тощий! Топай сюда, Тощий, слыхал, что говорят?

Из лавки вынырнула долговязая фигура, и Тощий сбежал к воде, не понимая, чем вызван этот гром среди ясного неба.

— Нет, ты взгляни! — ревел Сет.— Ты только полюбуйся! Ручей губят, будь они неладны!

Посередине ручья, медленно расходясь к берегам, ползла серая полоса грязи.

— Это драга, сволочь, гонит ее с северного конца ручья,— сказал Сет.— Рыба уйдет, ни одного малька не останется на десять миль кругом.— Он быстрыми шагами прошелся по берегу ручья и вернулся к тому месту, где стоял Тощий.— Схожу поснимаю жерлицы. А ты бери пикап и мотай в Коупленд, привезешь две канистры бензина. Угостим их нынче зельем, которое в ходу у всех,— шиш им меня выследить. Сукины дети!

Едва стемнело, Сет и Тощий погрузили канистры с бензином в лодку и тронулись вверх по ручью.

За поворотом они увидели в свете луны громоздкие очертания машины. Сет повернул лодку к берегу, и они высадились на сушу; Тощий нес канистры.

— Я плесну с этой стороны, а ты ступай окропи с той и двигай обратно в лодку, дожидай меня. Должно заняться не хуже сухой осоки. А там смоемся по ручью втихаря, и концы в воду.

Тощий зашел за драгу и пропал из виду; Сет, плеща на машину бензином, сделал несколько шагов вперед. Он успел уже наполовину опорожнить канистру, как вдруг ярдах в пятидесяти, с наноса, навстречу ему протянулся яркий луч.

— Эй, кто идет? — раздался громкий голос.— Ты что там делаешь? А ну бросай канистру и шагай сюда!

Сет на мгновение застыл в испуге, оторопев от неожиданного света, от окрика из темноты. Он повернулся к лучу лицом, тотчас ослеп и, выронив канистру, отскочил от драги.

— Эй ты, кому говорят! — услышал он тот же голос.— Стоять, не двигаться?

Все еще ослепленный светом, не разбирая дороги, Сет оросился бежать в ту сторону, где, по его расчетам, стояла лодка. Огненная игла проткнула темноту, воздух содрогнулся от сухого хлопка. Что-то с силой ударило Сета в спину слева, и он рухнул на колени. В первые секунды у него не хватало сил подняться. С великим трудом он все-таки заставил себя встать и на неверных ногах заковылял к ручью.

Лодки у берега не оказалось; Тощий не давал о себе знать ни единым звуком. Сет перешел вброд обмелевший ручей и скрылся в густом ивняке на том берегу.

Мог ли он догадаться, что, когда выходил, задел ногой правый борт лодки, и течение медленно повлекло ее вниз по ручью, пустую.

На другое утро, когда Чарли сидел за столом, доедая миску кукурузной каши, к становищу подъехала по тропе зеленая патрульная машина. Из машины вылез шериф Тейт.

— Скажите, мистер Прыгун, вы сегодня ходили на болота? — еще издали начал он.

Чарли отставил миску.
— Да, ходил.— Рано утром он побывал на затоне и кормил Фитюльку Джорджа.
— А Сета Томпсона не встречали, часом?
— Нет, он мне не попадался. Случилось что-нибудь?
— Боюсь, да, случилось,— озабоченно сказал шериф.— Сет попал вчера в небольшую передрягу, а кто-то из ночных сторожей «Прибоя» стрелял в него и, кажется, не промахнулся. Возможно, ему срочно требуется помощь.
— А он не попадет в большую передрягу, когда вы его найдете? — спросил Чарли, объятый страхом и тревогой при этой вести, которая живо напомнила ему ту ночь, когда он стал свидетелем того, как Сет и Тощий расправлялись с бульдозером.
— Едва ли. Он, если разобраться, еще не сделал ничего худого, когда этого сторожа нелегкая дернула в него пальнуть. Без неприятностей не обойдется, но их легко уладить, все будет в порядке, только бы мне удалось потолковать с ним и образумить, чтобы на этом он успокоился. Но сейчас самое важное найти его.
— Тогда я вам помогу,— с готовностью сказал Чарли, вставая из-за стола.
— Мы были бы вам чрезвычайно обязаны, мистер Прыгун. Я оставил у Сета в лагере вездеход, мы собирались прочесать лес по северной стороне ручья. Вы же пройдитесь по другим местам, на ваше усмотрение, а потом встретимся в лагере.

Чарли сел в долбленку и, проворно отталкиваясь шестом, направился вверх по ручью. Грязь еще не дошла до становища, и он плыл пока по чистой воде, но ближе к Сетову «Приюту рыболова» ручей превратился в сплошной поток мутно-серой жижи.

Чарли, не останавливаясь, миновал лагерь; шест в его руках замелькал еще быстрей. К югу от ручья у Сета был построен сарайчик, где он иногда хранил рыболовную снасть, и Чарли предполагал, что, вернее всего, Сет там.

Он всадил долбленку носом в прибрежный ил, пересек болотце, поросшее карликовыми кипарисами, и вышел на сухой островок под рощей капустных пальм. Сарайчик находился на левом краю; сделав несколько шагов, Чарли увидел, что на земле, прислонясь спиной к стволу пальмы, сидит Сет.

Чарли подбежал к нему и опустился на колени.
— Худо тебе? — спросил он.
— Не шибко важно, Чарли,— слабым голосом отозвался Сет,— но ох и славно же, что ты здесь...— Его комбинезон был весь в засохшей крови и грязи.
— Сейчас я тебя отвезу в лагерь,— сказал Чарли.
— Даже не думай. Твоей посудине меня не удержать, только потоплю зазря. Поезжай ко мне, бери лодку и на ней возвращайся. Да привези мне, Чарли, баночку холодного пива. Сам понимаешь, на одной ноге мне далеко не ускакать...

Чарли встал с коленей:
— Я мигом обернусь, Сет. Все будет в порядке.

В лагере Чарли застал шерифа и еще каких-то троих.
— Ну как, ничего не обнаружили? — с тревогой в голосе спросил шериф.— К северу от ручья нет следов.
— Я его нашел,— сказал Чарли.— Он там, на южной стороне, и очень плох. Надо скорее забирать его оттуда.
— Вчера вечером возле драги были двое, шериф,— подал голос ночной сторож.
— Второй наверняка был Тощий,— отозвался шериф Тейт.— Этот уже, поди, в Джорджии, если ты его тоже не шлепнул из своей паршивой винтовки.
— Про тощего мне неизвестно, а вот толстому велено было не двигаться. Три раза предупреждал...
— Да уж, ты хорошо позаботился, чтоб он не двигался больше,— гневно оборвал его шериф.

Чарли, не забыв забежать в лавку за банкой пива, первым тронулся вверх по ручью, указывая дорогу. Когда они ступили на островок под тень капустных пальм, Сет в прежнем положении сидел на земле, закрыв глаза и бессильно свесив руки. Шериф Тейт подошел ближе и нагнулся к нему.
— Все — умер. Не дождался.— Он крепко прижал к глазам ладони.— Бедняга! Сопротивлялся как умел. Если бы разик мне с ним побеседовать, я, возможно, предотвратил бы такой исход...— Чарли, сверкнув глазами, повернулся к сторожу: — Зачем было без надобности убивать человека? Носить тебе проклятье до конца твоих дней!
— Ну, ну, раскаркался, старый черт! — огрызнулся сторож, меряя его злобным и трусливым взглядом.— Нечего насылать на мою голову индейские проклятья! Я исполнял что положено...
— Цыц ты! — прикрикнул на него Тейт.— Чтоб я от тебя слова больше не слышал! А то такое проклятье нашлю на твою голову рукояткой пистолета!..

Сторож, насупясь, отступил назад. Чарли перевел взгляд на шерифа.
— Что вы теперь будете делать с Сетом?
— Ну что — похороним в Коупленде, я полагаю. По-моему, там у него на кладбище схоронен папаша.

Общими усилиями им удалось поднять Сета с земли — и долгой показалась им обратная дорога от пальмового островка по нечистой воде Сусликова ручья...

Назавтра Сета похоронили на маленьком коуплендском кладбище рядом с могилой, где лежал его отец. Всего пять человек провожали его в последний путь: Билли Джо с Уотси, Чарли, Лилли и шериф Тейт. Безвестный проповедник отбубнил казенное напутствие — и простой гроб опустили в землю.

Когда все отошли к машинам и на захолустном кладбище воцарилась привычная тишина, Чарли достал из пикапа бумажный пакет и зашагал назад. Он стал на колени и положил у свежей могилы кусок жареной рыбы и банку пива. У семинолов есть обычай: провожая дорогого друга, ему дают в дорогу то, что он больше всего любил.

* * *

Под вечер Чарли сидел на берегу ручья, как вдруг на севере разворчался гром. Ветер, заигрывая, пробежался по листве, примерился и дунул крепче; пухлое месиво черных туч, быстро заполоняющее южный небосвод, метнуло раскаленные нити молний. Не успел Чарли встать на ноги, как о землю ударились полновесные редкие капли. Еще минуты две-три — и хлынул ливень.

Чарли сидел в чики и слушал, как молотит вода по пальметтовой кровле. Берег растаял и сделался невидим за пеленой дождя. Никогда не угасающий огонь на кухоньке возмущенно зашипел, за плевался искрами и потух, с шипением испустив напоследок винтообразную струю пара. Мертвые угли постепенно поднимались из-под решетки и по вспененному дождевому потоку уплывали из чики в направлении ручья.

Дождь не стихал до рассвета, и ток воды на болотах, прерванный засухой, возобновился. С трясины за северной оконечностью Сусликова ручья пестициды и смертоносный мышьяк понемногу просачивались в ручей и растекались на запад и на юг.

Поутру, сойдя к долбленке, Чарли обратил внимание, что на поверхности ручья покачиваются дохлые рыбины. На берегу, не подавая признаков жизни, валялась черепаха, а поодаль испускал дух отравленный детеныш-аллигатор. Старый индеец торопливо погнал челнок вверх по ручью и повсюду видел одно и то же: дохлая рыба, черепахи, аллигаторы... Озадаченный и удрученный, он понял, что с водой творится неладное.

Когда он снова поднялся на прогалину, его ждал Билли Джо, который завернул к родителям по дороге в Коупленд, узнать, не привезти ли им чего-нибудь из лавки. Он успел сходить к ручью и тоже видел дохлую рыбу.
— Вы из ручья больше не пейте, пап,— сказал он.— И не берите оттуда воду для готовки. Мы будем привозить вам колодезную.
— Что за странная вещь, не понимаю,— сказал Чарли, вновь озираясь на ручей.— Никогда такого не видел. Худо дело, Билли Джо.
— Да уж хорошего мало. Но нам недолго осталось терпеть. Мне предложили работу на ранчо братьев Браун, и я снял в Иммокали подходящий домик. Дней через десять переедем.
— Худо, худо дело,— рассеянно, словно бы обращаясь к самому себе, а не к сыну, повторил Чарли.
— Я позвоню из Коупленда Фреду Гендерсону, инспектору по охране дичи, расскажу ему. Может, ему известно, в чем дело и как нам теперь себя вести.

Хмурясь, качая головой, он сел в пикап и уехал.

Все утро Чарли не отлучался со становища, а в первом часу дня на автофургоне прибыл Фред Гендерсон.

Инспектору Гендерсону было тридцать пять лет, на этом участке округа он работал десятый год. Свою службу он начинал еще до того, как закон стал считать недозволенную охоту на аллигаторов уголовным преступлением, за которое полагается до пяти лет тюрьмы. Это ужесточение привело к тому, что в принципе браконьерство прекратилось и у инспекторов и егерей, таким образом, высвободилось больше времени, чтобы следить за соблюдением законов по охране дичи и рыбы.

Вместе с инспектором прибыл какой-то незнакомый молодой человек. В автофургоне помещалась передвижная лаборатория Комитета по охране природы. Фред с лаборантом взяли пробу воды, подобрали несколько мертвых рыб и уединились в фургоне. Через час оба вышли.
— По чашечке кофе у вас не найдется для нас, мистер Чарли? — попросил Гендерсон.
— Найдется и больше.— Чарли налил три кружки кофе, и все сели за стол. Гендерсон залпом отпил полкружки и вдруг поперхнулся.
— Это мы не из ручья пьем воду, мистер Чарли?
— Нет, это дождевая.

Гендерсон шумно перевел дух.
— Вы уже разобрались, в чем дело? — с беспокойством спросил Чарли.
— Да, в общих чертах картина ясна,— сказал биолог.— В воде содержатся яды.
— И это не само собой приключилось?
— Нет, нет, естественные причины исключаются. В воде присутствуют следы мышьяка.

Чарли повернул недоумевающее лицо к Гендерсону.
— Неужели ручей могли отравить нарочно?
— Не знаю,— угрюмо отозвался Гендерсон.— Но могу вам точно сказать одно — мы не успокоимся, пока это не выясним. Подозреваю, что не обошлось без участия бравых мелиораторов. Вы в ближайшие дни ничего из ручья не употребляйте в пищу. Возможно, яд сосредоточится в ложе самого ручья, однако есть вероятность, что какая-то часть проникнет и дальше на болота. Пока мы не проведем дополнительные анализы и не объявим, что опасность миновала, вам необходимо соблюдать сугубую осторожность.

— Но ведь мы почти все, что едим, добываем из воды...
— Придется посидеть пока на консервах,— сказал Гендерсон.

Фургон уехал; Чарли опять сел в долбленку и поплыл вниз по ручью на болота. Не одна сотня ярдов пролегла между ним и становищем, а дохлой рыбы все не убавлялось. Когда он вернулся, на мостках его ждала Лилли.
— Гамбо захворал,— сказала она взволнованно.— Съел дохлую рыбу из ручья, а сейчас занемог...
— Где он? — спросил Чарли, не дослушав ее.
— Вон лежит, у кладовки. Обнаружив, где лежит енот, Чарли
стал рядом с ним на колени. Зверек издыхал, это было ясно с первого взгляда. Из пасти у него валилась пена, тело сотрясали жестокие судороги. Когти яростно скребли по земле — как часто, требуя ласки или угощения, он так же отчаянно царапал Чарли по голове... Старый индеец положил голову Гамбо себе на ладонь, поглаживая его другой рукой по спине. На мгновение еноту как будто полегчало; но вот длинная судорога в последний раз прошла по его телу, и он затих навсегда. Долгие минуты Чарли не поднимался с земли, держа мертвого зверька на коленях. Потом встал, отнес его в кладовку и положил на пол.

Он сел у ручья, задумчиво глядя на воды, текущие мимо. Лилли приготовила тушеных овощей, испекла свежий кукурузный хлеб, но старик не притронулся к еде. Горе рушилось на него со всех сторон, не давая опомниться, собраться, вникнуть. Душа просила одиночества и покоя.

Вечером он достал в кладовой несколько досок и, подсев к огню, начал сколачивать маленький гробик. Закончив работу, он опустил в гробик Гамбо, взял тыкву-погремушку, разломил надвое и положил половинки рядом с мертвым енотом. Потом закрыл гроб крышкой, забил и отнес обратно в кладовую...

Наутро, не присев к столу, где стояла миска горячей кукурузной каши и кружка с дымящимся кофе, Чарли отнес гробик в долбленку, сходил за топором и мотком веревки и оттолкнулся шестом от берега. Он плыл вниз по течению мимо отравленных рыб, черепах, аллигаторов — смерть шаг за шагом шествовала по болотам.

Он работал шестом мерно, как заведенный, и даже не заметил, как вышел за границу отравленной зоны. За короткое время долбленая лодочка пересекла болото и окунулась в безбрежное море осоки.

Достигнув Трава-реки, Чарли свернул на восток, а немного спустя — на юг, не останавливаясь, покуда впереди не замаячил большой остров, окруженный плотным кольцом мангровых деревьев с нелепыми корнями, торчащими во все стороны наподобие паучьих лапок, концы которых тонули под водой. За долгие годы в солоноватой затхлой воде накопился бурелом, и в древесных подножиях застоялся всепроникающий гнилостный запах тухлых яиц. Чарли вогнал челнок в нагромождение полусгнивших сучьев, взял под мышку гробик, в руки — топор и веревку и шагнул в воду. Продираясь сквозь мангровую чащобу на сушу, он уже не был мистер Чарли, старик, который слишком зажился на свете и пережил свой век, теперь от головы до пят он был семинол Прыгун, индеец, душой и телом принадлежащий тем дням, когда современных порядков не было и в помине.

На острове, среди виргинских дубов и капустных пальм, то тут, то там, как придется, покоились на земле гробы, и над каждым возвышался своеобразный каркас из кипарисовых жердей — одни стояли прямо, другие покосились, третьи уже полегли. На этот остров издавна его соплеменники свозили усопших.

Поставив гробик на землю, Чарли срубил карликовый кипарис, сложил крест-накрест попарно четыре палки и связал их веревками, а пятую для устойчивости укрепил сверху. Эти крестовины он поставил над гробиком и положил рядом с ним бумажный пакет, в котором шевелились раки.

Столь же безучастно, как по пути сюда, он повел долбленку назад сквозь дебри меч-травы, но когда доплыл до той черты, где на страже болотного царства стеной стояли деревья, взял направо, к тому месту, куда возил Тим-ми смотреть на рощу королевских пальм и на старинный мачете в плену у безжизненного ствола.

Подойдя к мрачному остову пальмы, он занес топор, ударил, ударил еще раз и еще, вгрызаясь в мертвую древесину, покуда ствол не завалился назад и с хрустом рухнул наземь. Мачете высвободилось из многолетнего плена, и Чарли, сжимая его рукоятку, пошел туда, где оставил каноэ. Неожиданно он резким движением повернулся на пятках, закружился, все стремительнее с каждым оборотом — и разжал пальцы. Кувыркаясь в воздухе, как подкинутая монетка, мачете взвилось ввысь, на короткий миг зависло в воздухе, достигнув самой высокой точки, и камнем упало вниз, с громким плеском войдя в темную болотную воду.

Несколько минут старый индеец в молчании смотрел, как расходятся круги над тем местом, где скрылось мачете, и вдруг испустил вопль, истошный, дикий, душераздирающий, от которого вдребезги разлетелась дремучая болотная тишь и пошло перекликаться, замирая, сочувственное эхо... Потом он сел в долбленку и торопливо погнал ее прочь.

* * *

Незаметно и тихо прокралась на болота заря; забрезжила на востоке тускло-серым, мазнула оранжевым, подпустила киновари. Птицы снимались с мест ночлега, разлетаясь в поисках пищи, аллигаторы разбредались по отмелям отдыхать после ночной охоты. Пришли в движение рыбы, хватая паучков и козявок, скользящих по спокойной воде, гоняясь за рыбешкой помельче в зарослях сердцелистника, осыпанного росой.

Чарли сидел на берегу ручья, следя потухшими глазами за всеобщим пробуждением, хотя обычно этот час вселял в него предчувствие радости. Его лицо оставалось сосредоточенным и серьезным; в движениях сквозила усталость.

Когда на прогалине окончательно развиднелось, он зашел в кладовую и взял там винтовку, плотно завернутую в оленью шкуру. Это был винчестер образца 1870 года, подарок друга в дни далекой юности. Откуда у друга взялась винтовка, Чарли не знал — нашли ее на болотах или украли со стоянки белого охотника,— как бы то ни было, он мало пользовался ею, кроме тех редких случаев, когда ходил на медведя. Взяв ящик с патронами, он наполнил магазин винчестера и отнес его в каноэ.

Он уплывал от становища мимо покачивающихся на воде дохлых рыб, мимо знакомых берегов, на которые повылезали умирать черепахи и мелкие аллигаторы. Чарли быстро миновал болото, заросшее карликовыми кипарисами, держа прямо на затон, где обитал Фитюлька Джордж. Сегодня, изменив своему обыкновению, он не останавливался по пути добыть острогой двух-трех панцирных щук для своего подопечного.

Войдя в затон, он остановил долбленку у самой отмели и, выпрямясь во весь рост, впился глазами в одинокий глаз великана аллигатора. Шли минуты, но человек и аллигатор оставались недвижимы. Потом человек взял винтовку и прицелился.

Даже после выстрела аллигатор какие-то доли секунды не шевелился, и вдруг его тело взметнулось в воздух, бешено корчась и извиваясь. Он навзничь шлепнулся в ил, но тут же перевернулся, судорожно дернулся, издал зычный рев и замер, бездыханный.

Чарли упал на колени и, раскачиваясь взад-вперед в челноке, завел нараспев заунывное причитание, смысл которого был понятен ему одному. Лужа крови растекалась все шире по черной воде, и чем ближе она подбиралась к долбленке, тем исступленнее раскачивался Чарли и учащались бессвязные причитания.

Он не заметил, как в затон скользнул катер на воздушной подушке и остановился у него за спиной. Это был Фред Гендерсон, который, совершая объезд участка по ручью, услышал выстрел и заглушил двигатель. В горестном недоумении он смотрел, как, стоя на коленях, раскачивается в долбленке старый индеец, а на илистой отмели все еще истекает кровью огромный мертвый аллигатор.
— Что это вы наделали, мистер Чарли? Что тут произошло — объясните ради бога!..
— Я убил его. Убил.— С усилием проговорил Чарли и умолк.
— Почему, мистер Чарли? Зачем?
— Убил его. Друга убил.

Гендерсон понял, что не добьется внятного ответа и продолжать расспросы бессмысленно. Он помолчал. Краска сбежала с его лица, у него дрожали руки.
— Мистер Чарли,— выдавил он наконец,— будь это олень, я мог бы закрыть глаза и сделать вид, что ничего не знаю. Но аллигатор — особая статья. Я не могу пройти мимо, не имею права. Вам понятно, что я говорю?
— Поступайте, как вы обязаны,— безразлично отозвался Чарли.— Я убил друга.
— Я не хочу этого, видит бог, но мне просто ничего больше не остается. Я вынужден задержать вас, мистер Чарли.
— Что вы сделаете с аллигатором? — Казалось, только это одно волновало его.
— С этакой громадиной?.. Вероятно, шкуру отдадут в нейплсский музей. Я такого и не видывал. Не подозревал, что на болоте до сих пор водятся такие великаны.
— Он прожил долгую жизнь, и вся она уместилась в его теле. Так вы его здесь не бросите?
— Нет, мистер Чарли. Обвяжу его канатом и отбуксирую с болот. А вы покуда возвращайтесь домой и ждите меня.

Чарли с заметным облегчением принял слова, что Фитюльку Джорджа не бросят гнить на радость стервятникам. Он больше ни разу не взглянул на отмель, а, взяв в руки шест, молча повел долбленку с затона. Фред Гендерсон, все еще ничего не понимая, покрутил головой.

Через три часа инспектор приехал на становище забрать Чарли в иммокалийскую тюрьму. Лилли не проронила ни звука. У нее хватило сил только молча проводить их взглядом, когда они уезжали.
По дороге Гендерсон заехал сказать Уотси о том, что стряслось и куда он забирает старика. Он попросил, чтобы Билли Джо сразу, как вернется с работы, ехал в Иммокали.

* * *

Когда пикап Билли Джо круто затормозил у дома, в котором находилась редакция «Эверглейдской газеты»,

Альберт Лайкс как раз выходил из дверей.
— Кого я вижу—Билли Джо! Ты что это в такую поздноту?
— Отца арестовали, мистер Лайкс.
— За что? — спросил редактор, пораженный откровенным ужасом в глазах Билли Джо.
— За то, что он подстрелил аллигатора.
— И как он это объясняет?
— То-то и главное — никак. Говорит — убил, а больше ничего...— Билли Джо на секунду запнулся и горячо прибавил: — Но только без серьезной причины, мистер Лайкс, отец такое не сделает никогда в жизни. Уж вы мне поверьте.
— Кто произвел арест?
— Фред Гендерсон, инспектор по охране дичи.
— Если Чарли признает себя виновным, его дело будет разбирать мировой судья в Иммокали, и тогда твоему отцу наверняка обеспечен суровый приговор. Нет, я внесу за него залог и буду просить, чтобы дело слушалось на суде присяжных в Нейплсе. А сам тем временем поговорю с Гендерсоном и попытаюсь докопаться, в чем же тут суть.

Лайкс сел в машину, а Билли Джо пошел к пикапу. Он развернулся и вслед за Лайксом поехал по опустевшим улицам.

Прошло два дня, пока Альберту Лайксу удалось выкроить время в круговороте редакционных дел и съездить на болота потолковать с отпущенным под залог Чарли Прыгуном. Из разговора с Фредом Гендерсоном Лайкс уже знал, что Сусликов ручей отравили и следы ведут к самочинным действиям мелиораторов. Чутье подсказывало ему, что между этим событием и поступком старого индейца должна существовать некая связь.

Вообще говоря, по мнению Лайкса, после того зла, которое белый человек причинил семинолам, не пристало тащить в суд Чарли Прыгуна, пусть даже тот настрелял бы целый воз аллигаторов. Но Лайкс недаром был еще и адвокатом— он понимал, что защиту придется строить на чем-то более осязаемом и убедительном, нежели те невзгоды, которые выпали на долю семинолов в прошлом.

Сегодня утром впервые за последние недели у Лайкса немного поднялось настроение. Он получил письмо от губернатора штата в связи с кампанией в защиту Больших Кипарисовых, развернутой им на страницах «Эверглейдской газеты», и знал теперь, что в ответ на его передовицы и заметки к губернатору хлынул поток писем. Губернатор писал, что с некоторых пор сам озабочен плачевной судьбой Больших Кипарисовых, однако в данном случае речь идет о частной собственности и владельцы вольны распорядиться ею как им заблагорассудится. Тем не менее он намерен изучить и отстаивать возможность того, чтобы правительство совместно с властями штата приобрело как можно больше земель на болотах и либо расширило за их счет территорию Национального парка, либо основало заповедник. Лайкс в этом усматривал слабый проблеск надежды — наконец кто-то прислушался и прозрел, но сознавал вместе с тем, что, может быть, уже поздно.

Он со своей стороны, предпринял за это время шаг к тому, чтобы сохранить на болотах в неприкосновенности хотя бы десять акров,— если его попытка увенчалась бы успехом, люди могли бы в будущем приезжать сюда, глядеть и дивиться, каким чудом когда-то был этот край. Сет Томпсон умер, не оставив ни завещания, ни наследников, и, таким образом, его владения переходили в собственность штата. Лайкс направил властям прошение, чтобы, когда строительство жилого комплекса завершится, этот участок объявили заповедным.

Выехав на прогалину, где стояли чики, Лайкс убедился, что, хотя отравлению Суслнкова ручья положили конец, засорение его продолжается: на том месте, где прежде, искрясь, струилась чистая речушка, ныне плескалась непроглядная серая муть, напоминающая помои. По берегам догнивали безжизненные останки черепах и мелких аллигаторов.

Чарли сидел за столом на кухоньке, и Лайкс, выйдя из машины, подошел к нему.
— Здравствуйте, мистер Прыгун,— приветливо заговорил он.— Я тоже присел бы, если не возражаете.
— У меня на становище всегда рады гостю,— равнодушным голосом сказал Чарли.— Вы не хотите выпить кофе?
— С удовольствием, — отозвался Лайкс, садясь на пенек.

Чарли налил две кружки кофе и поставил на стол. На самом деле приезд гостя не обрадовал его — он понимал, что привело к нему Лайкса, и не хотел вести об этом речь.

Лайкс сказал:
— Похоже, доконали ручей.
— Да, со вчерашнего дня грязь продвинулась еще на полмили. Скоро поползет по болотам.

Лайкс почувствовал, как нелегко будет вытянуть из Чарли ключ к разгадке его необъяснимого поступка. Он сказал:
— Сущий позор то, что здесь творится! Я, мистер Прыгун, не раз приезжал рыбачить к Сету Томпсону, и здесь у меня самые заветные, любимые места.
— Сет был мой друг,— скорбно проговорил Чарли.— А его убили без всякой надобности.

Лайкс ощущал, как с каждым словом все более отдаляется от старого индейца,— необходимо было найти к нему иной подход.
— Скажите, вы не могли бы показать мне то место, где обитал аллигатор? — спросил он.
— Могу, если хотите.

Лайкс сел в носу долбленки — Чарли оттолкнул ее шестом от берега и повел вниз по ручью; спустя немного мутная грязь за бортом сменилась чистой водой. Слова не шли обоим на язык; они молча пересекли болото, поросшее карликовыми кипарисами, и вышли на затон, где жил и умер Фитюлька Джордж. Молчание меж ними затянулось, покуда Чарли не показал рукой на илистую отмель, сказав коротко:
— Вот здесь.

В полужидком иле, на месте, где любил лежать аллигатор, отпечаталась длинная вмятина. Лайкс медленно обвел взглядом берега затона, осененные густыми кронами деревьев. Мягкий, рассеянный свет и тишина рождали ощущение, какое испытываешь под сводами кафедрального собора. Лайкс поднял взгляд на своего проводника и прочел душевную муку и боль в старческих глазах. Все открылось ему в этот миг — и смысл содеянного индейцем, и собственная миссия на суде.
— Мистер Прыгун,— проговорил он искренне.— На вашем месте я поступил бы точно так же.

Чарли глянул на него, и отчужденное, затравленное, недоверчивое выражение сползло у него с лица, уступая место улыбке.

Всю дорогу обратно на становище между ними не умолкал задушевный негромкий разговор.

* * *

Судебное заседание назначили на десять утра, но Чарли прибыл в Нейплс на час раньше. Его сопровождали Билли Джо, Уотси и Тимми. Лилли ехать отказалась. Возможный исход суда настолько страшил ее, что она не отважилась тронуться с насиженного места. Эти тревожные часы ей предстояло пережить в одиночестве.

Сгрудясь тесной кучкой, они стояли на тротуаре перед зданием суда и молча ждали. Вскоре подъехали Люси с Фрэнком Уилли, которым тоже хотелось, чтобы Чарли во время суда ощущал поддержку от присутствия близких.

Приехал Лайкс, вслед за ним они один за другим потянулись в зал суда. Ни для кого здесь, кроме горсточки людей, которых привел адвокат, дело Чарли Прыгуна не представляло интереса. Обвинитель небрежно пробежал его за пять минут; судья лишь мельком просмотрел список дел, назначенных сегодня к слушанию, и тем ограничился. Обычная, будничная канитель.

Здесь же, в зале суда, сидели Кеннет Райлз, а также представитель корпорации «Прибой» Рон Симмонз и бригадир мелиораторов Уилл Лоутон. Симмонза и Лоутона Лайкс вызвал в суд повесткой, чем немало озадачил того и другого, поскольку, казалось бы, какое отношение они имели к браконьерству? Райлз увязался за ними из любопытства.

Ровно в десять судья занял место на возвышении, и Лайкс подвел Чарли к столу защиты, отделенному барьером от рядов, предназначенных для публики.

Предварительные формальности лишь пополнили собой круг вещей, недоступных пониманию Чарли, но вот он услышал, как обвинитель вызывает для дачи показаний своего первого и единственного свидетеля — Фреда Гендерсона.
— Мистер Гендерсон,— начал он,— это вы задержали обвиняемого Чарли Прыгуна за то, что он застрелил аллигатора?
— Да, я.
— Вы сами видели, как он это совершил?
— Нет, но я прибыл на место буквально через считанные секунды после выстрела.
— Мог ли, по-вашему, произвести его не обвиняемый, а кто-нибудь другой?

Лайкс встал и обратился к судье:
— Ваша честь, задавать вопросы в этом направлении излишне. Мы признаем, что аллигатора действительно убил подсудимый, Чарли Прыгун.

Судья сказал:
— Простите, господин адвокат, но если признаете вину вашего подзащитного, мне становится неясной цель настоящего разбирательства. Почему это дело не рассматривает мировой судья в Иммокали?
— Мы намерены доказать, ваша честь, существование в этом деле смягчающих обстоятельств.
— Может быть, жизни вашего подзащитного угрожала опасность со стороны аллигатора? — спросил судья.
— Нет, сэр, не угрожала.
— Тогда не понимаю, о каких смягчающих обстоятельствах может идти речь. Надеюсь, вы не затем настаивали на передаче его суду присяжных, чтобы напрасно отнимать у нас время?
— Я вполне отдаю себе в этом отчет, ваша честь, и если, с вашего позволения, суд продолжит слушание дела, мы беремся представить доказательства в пользу моего подзащитного.
— Извольте,— неохотно согласился судья.— Суд продолжает рассмотрение дела.

Заговорил обвинитель:
— Ваша честь, коль скоро защита признает виновность обвиняемого, нам больше не о чем допрашивать свидетеля.

Опять встал Лайкс:
— Защита вызывает первым свидетелем Уилла Лоутона.

Лоутон занял место для свидетельских показаний, был приведен к присяге, и Лайкс начал допрос:
— Свидетель, чем вы занимаетесь в настоящее время?
— Состою бригадиром мелиораторов, которые производят работы по расчистке и осушению земель, принадлежащих строительной корпорации «Прибой».

Лайкс выдержал паузу.
— Как вы считаете, мистер Лоутон, вам свойственно чувство ответственности?
— О чем это вы, не пойму?
— Поясняю: вы способны обдумывать заранее свои поступки и полностью за них отвечать?
— До сих пор вроде был способен. Во всяком случае, я все привык решать самостоятельно и на других не перекладывать.
— Отдавали вы или нет распоряжение,— вновь обратился Лайкс к Лоутону,— чтобы ваши рабочие завезли на топь, примыкающую к Сусликову ручью, яды в виде мышьяка, а также сильнодействующих пестицидов?
— Допустим, отдавал,— осторожно ответил Лоутон, пытаясь разгадать, куда клонит адвокат.
— Зачем вы это сделали?
— Ребята жаловались, что там полно змей.
— А аллигаторы на этом участке не встречались?
— Да попадались и аллигаторы, только рабочих больше беспокоили змеи.
— Вы, следовательно, сторонник того, чтобы применять смертельные яды повсюду, где могут водиться змеи?
— Сторонник, если иначе срывается работа.

Лайкс посмотрел ему прямо в глаза.
— Но вы не могли не сознавать, что рано или поздно яд неизбежно проникнет в ручей и отравит в нем воду.
— Ну и отравит — что из того? — Лоутон пожал плечами.— Все равно не сегодня-завтра ручья не будет в помине

Скользнув взглядом по скамье присяжных, Лайкс обратился к судье:
— Ваша честь, я заявляю, что действия этого человека являются прямой причиной настоящего судебного разбирательства и что судить следует не обвиняемого, а Уилла Лоутона. Я заявляю далее, что он виновен в преднамеренном истреблении не одного, а по меньшей мере полусотни аллигаторов, а также бессчетного множества других представителей живой природы. Я, наконец, заявляю, что его следует обвинить в преступной небрежности и судить по всей строгости закона!
— Да вы что! — взвился Лоутон.— Я не позволю, чтобы...
— Довольно, мистер Лоутон! — осадил его судья.

Обвинитель, вскочив с места, шагнул вперед. Судья посмотрел на него, потом перевел взгляд на Лайкса.
— Суд объявляет перерыв на пятнадцать минут,— произнес он.— Прошу обвинителя и адвоката пройти со мной в кабинет для обмена мнениями. Вы свободны, мистер Лоутон.

Судья направился в уединенную комнату, расположенную в задней части здания; обвинитель с Лайксом последовали за ним. Не успев переступить порог кабинета, обвинитель напустился на Лайкса:
— Слушайте, что за игру вы затеяли? Вы же прекрасно понимаете, что этот Лоутон, каких бы он там дров ни наломал, не имеет решительно никакого отношения к делу! Вполне вероятно, что он виновен и должен быть отдан под суд, но ведь не его мы судим сегодня!
— На мой взгляд, он имеет самое прямое отношение к делу,— возразил Лайкс,— но вы не даете мне...
— Одну минуту, господа,— перебил его судья, опускаясь в черное кожаное кресло у стола.— Альберт,— обратился он к Лайксу,— я аккуратно читаю «Эверглейдскую газету», и ваше личное мнение о строительстве на Больших Кипарисовых для меня отнюдь не секрет. Создается такое впечатление, что вы решили использовать этот суд для пропаганды ваших убеждений. Верно это?
— Нет, неверно,— отвечал Лайкс.— В деле существуют обстоятельства, которые нельзя замалчивать, если моего подзащитного собираются судить по справедливости, и к ним относятся свидетельские показания Лоутона.
— Я тем не менее настаиваю, что вы принуждаете суд даром тратить время,— сказал обвинитель.
— А я с полным основанием могу уверить вас, что нет,— твердо возразил Лайкс.— Поступок моего подзащитного неоспоримо обусловлен действиями свидетеля Лоутона, только не требуйте, чтобы я сию минуту раскрыл вам все карты. Иначе какой смысл продолжать рассмотрение дела? Дайте срок, и я докажу вам обоснованность моих вопросов.
— Скольких свидетелей вы намерены допросить? — осведомился судья.
— Еще всего лишь двух. Рона Симмонза из корпорации «Прибой» и обвиняемого.

Они вернулись в зал суда; судья занял место на возвышении, и Лайкс вызвал для дачи показаний свидетеля Рона Симмонза. Нетрудно было заметить, что Симмонз нервничает и чувствует себя не в своей тарелке.
— Свидетель, ваше занятие в настоящее время?
— Я — вице-президент строительной корпорации «Прибой».
— В чем конкретно состоят ваши обязанности по службе, мистер Симмонз?
— На мне лежит связь с населением, а также обеспечение сбыта будущих участков.
— Что именно вы подразумеваете под словами «связь с населением»?
— Как вам сказать. Создание благоприятного общественного климата. Усилия, направленные на то, чтобы добиться со стороны публики доброжелательного отношения и поддержки наших проектов.
— И что же, удается вам снискать расположение публики, когда вы губите живую природу?
— Я возражаю, ваша честь,— быстро вставил обвинитель.— Вопрос задан не по существу.
— Поддерживаю возражение,— сказал судья.— Прошу в дальнейшем воздерживаться от подобных вопросов, господин адвокат.
— Да, ваша честь.— Лайкс вновь повернулся к Симмонзу.— Мистер Симмонз, а существуют ли у вас в настоящее время обязанности помимо вышеупомянутой связи с населением?
— Да. Мне поручено производить надзор за первоначальным освоением участка под названием «Эверглейдские виллы».
— В таком случае вы несете прямую ответственность за действия занятых там сейчас рабочих. Верно я говорю?
— В общем, да.
— А вы хоть раз выезжали для непосредственного надзора на место, где ведутся работы?
— Нет.
— Отчего же?
— Некогда было. И кроме того, это входит в обязанности бригадира.
— Но разве бригадир не ответствен перед вами за свои действия?
— В известном смысле да.
— А между тем вы, в сущности, даже не знаете, чем он там занимается?
— Я знаю, что он занимается расчисткой строительной площадки — для того его нанимали. И знаю, что это первоклассный работник.

Немного помолчав, Лайкс продолжал:
— Скажите, мистер Симмонз, не пробудилось в вас сознание вины, когда бригадир Лоутон отравил ручей и вызвал мор аллигаторов и других животных? Вас это не обеспокоило?
— Не вижу причин отвечать на такой вопрос.
— А если бы вместо животных речь шла о человеческой жизни — тогда бы видели?
— Конечно. Это совсем другой разговор.
— Разве один из ваших ночных сторожей не застрелил там, на болотах, человека?
— Довольно! — жестко произнес судья.— Свидетель, вы свободны. В подобном духе допрос продолжаться не может.— Он взглянул на Лайкса из-под бровей.— Скоро двенадцать часов, а защита еще не вызвала ни одного настоящего свидетеля по делу, и суду неясно, каким образом адвокат намерен защищать своего клиента. Суд объявляет перерыв до четырнадцати часов и предупреждает адвоката: либо он без дальнейших проволочек переходит к защите, либо отказывается от ведения дела.

Когда заседание суда возобновилось, Лоутона уже не было видно среди публики, но Райлз и Симмонз вернулись в зал посмотреть, чем завершится дело. Задние ряды заняли после перерыва друзья и знакомые Прыгуна из резервации, которые гуртом приехали в Нейплс, опоздав к началу суда. Вернулся на свое место и Фред Гендерсон, хотя его присутствие больше не требовалось.

Поднялся Лайкс.
— Ваша честь, защита просит разрешения предъявить суду одно вещественное доказательство.
— Хорошо, господин адвокат,— недоверчиво сказал судья, еще тая на Лайкса досаду за то, что происходило утром.

Два судейских пристава внесли в зал шкуру исполинского аллигатора и положили на пол у скамьи присяжных. Несколько минут присяжные и судья молча разглядывали ее, пораженные небывалыми размерами.

Затем Лайкс вызвал на свидетельское место Чарли.
— Мистер Прыгун,— начал он,— сколько вам лет?

Чарли отвечал медлительно, оробев от чуждой обстановки, от присутствия стольких незнакомых лиц, руки у него дрожали.
— В точности не знаю, но поручусь за восемьдесят шесть.
— Сколько из них вы прожили на Больших Кипарисовых болотах и низменности Эверглейдс?
— Все до единого.

Лайкс кивком показал на шкуру.
— Вы этого аллигатора застрелили?
— Да, этого.
— Почему вы так уверены? На болотах много аллигаторов, и одна шкура похожа на другую.
— Потому что у него шрам на голове. Это Фитюлька Джордж.
— Фитюлька Джордж?
— Аллигатор,— сказал Чарли, указывая на шкуру.— Это его так зовут.
— Ваша честь,— сказал, вставая, обвинитель.— Вопросы защиты неуместны и бесцельны, они уводят нас от существа разбираемого дела. Суду неважно, какая у аллигатора была кличка.

Судью, однако, уже одолевало любопытство: впервые в его практике защита подсудимого зиждилась, если так можно выразиться, на шкуре аллигатора, и ему было интересно узнать, что будет дальше.
— Можете продолжать, господин адвокат,— сказал он.

Лайкс склонил голову.
— Мистер Прыгун, давно ли вам знаком этот аллигатор?
— Лет шестьдесят, а то и больше. Старый он был, Фитюлька Джордж.
— Будьте добры, расскажите суду, откуда у аллигатора этот шрам на голове.

По-прежнему медлительно, как бы извлекая каждое слово из глубин памяти и взвешивая его, Чарли отвечал:
— Я нашел этого аллигатора на болотах, когда он был длиной в полруки, принес в селение и держал у себя. Один раз к нам забрел белый мальчик, и Фитюлька подвернулся ему под ноги. Мальчик вытащил из костра головешку и приложил аллигатору к темени. Фитюлька Джордж кричал, плакал, как ребенок, а этот мальчик еще крепче прижимал головешку и выжег у детеныша глаз. Когда я вышиб у него из рук головешку, Фитюлька Джордж был наполовину мертвый. Я приготовил снадобье из трав и корней, замесил на болотном иле, замазал обожженное место и много недель не снимал. Выжил Фитюлька Джордж. А когда он подрос, я его свез на болотный затон и выпустил на волю.
— Случалось вам его видеть с тех пор, как вы его выпустили на затон, и до того дня, как застрелили?
— Да. Я каждую неделю его подкармливал. Чаще рыбы ему привезешь, но бывало, что и кролика. Другой раз курицу скормишь, когда заведется лишняя.
— Иными словами, каждую неделю на протяжении шестидесяти лет вы ездили кормить аллигатора?
— Он был мой друг, а с одним глазом много не наохотишься.
— Мистер Прыгун, почему вы вдруг задумали убить аллигатора?
— Из-за Гамбо.
— А кто такой Гамбо?
— Это енотик, он жил у меня на становище.
— Какая связь между енотом по кличке Гамбо и убитым аллигатором?
— Когда рабочие, которые расчищают болота, отравили ручей, они переморили в нем рыбу, черепах, аллигаторов. Гамбо съел рыбу из ручья и издох. Но перед смертью он сильно мучился от боли, и я не хотел, чтобы Фитюлька Джордж принял такие же мучения, как Гамбо.
— У защиты вопросов больше нет,— сказал Лайкс.

До сих пор обвинитель не предполагал устраивать подсудимому перекрестный допрос, но теперь изменил решение, чтобы вернуть присяжных к тому, что подсудимый нарушил закон. Он сделал несколько шагов к свидетельскому месту.
— Мистер Прыгун, что, по-вашему, предпочел бы сам аллигатор, которого вы называете другом,— жить или получить от вас пулю в лоб?
— Фитюлька Джордж, я думаю, хотел бы спокойно дожить до конца своих дней на болоте, но оказалось — не судьба.
— Вам было доподлинно известно, что яд проникнет дальше на болота и отравит аллигатора?
— Нет, это мне было неизвестно.
— Тогда, выходит, вы, может быть, застрелили его зря. Разве не так, мистер Прыгун?
— Если бы он не отравился, его убили бы машинами.
— Полноте, мистер Прыгун, не все аллигаторы поголовно гибнут при расчистке земель! Многие, наверно, выживают.
— Какие-то спасутся — это правда, но Фитюлька Джордж был больно старый, и видел он хуже других. Он всю жизнь прожил на затоне и других мест не знал — он никуда не ушел бы от машин. Его раздавило бы бульдозером, или он раньше погиб бы от яда, а я не желал ему такой смерти. Он был мой друг.

Обвинитель видел, что бесхитростные, прямые речи Чарли действуют на присяжных даже сильнее, чем его ответы Лайксу.
— У меня нет больше вопросов,— сказал он быстро.

Встал Лайкс.
— Защита кончила допрос свидетелей. У нас все, ваша честь.

Чарли отошел от свидетельского места с несказанным облегчением, что его роль в этом недоступном его разумению действе окончена. Он отхлебнул глоток воды из стакана, а зал притих в ожидании того, что скажут обвинитель и защитник в заключительном слове.

Обвинитель сознавал, что поставлен в трудное, даже безвыходное положение, однако это ничего не меняло: раз налицо нарушение закона, его обязанность как можно более убедительно втолковать это присяжным. Он неуверенно поднялся, повернулся лицом к скамье присяжных и без особого подъема начал:
— Дамы и господа присяжные заседатели! Единственно важный в настоящем деле факт — это факт нарушения закона. Если мы будем допускать, чтобы человек, виновный в нарушении закона, не понес за это наказание по суду, к чему тогда законы? Либо закон есть закон, либо он пустой звук, и только это одно вам требуется решить в данном случае. Для вас нет и не может быть иного выбора, как только вынести вердикт: виновен!

С этим кратким заключением он вернулся на место.

Пока говорил обвинитель, Лайкс пытался обдумать план собственного заключительного слова. Он склонялся к мысли, что даже самая искусная речь лишь умалит впечатление о прямодушных и непосредственных показаниях Чарли и может только повредить делу. Он уже хотел было отказаться от заключительного слова, но в последнюю минуту передумал. Он сказал:
— Мы здесь признали, что подсудимый Чарли Прыгун действительно убил аллигатора и тем самым нарушил существующий закон. Однако не нарушение закона важно в данном деле. Единственное, на чем вам надлежит сосредоточить внимание, это правильный или неправильный поступок совершил Чарли Прыгун. В жизни каждого из нас бывает время, когда мы должны действовать, сообразуясь с тем, что считаем правильным. Я вас прошу об одном: всесторонне взвесить то, что он сделал, и решить, что сделал бы на его месте каждый из вас.

Как обвинитель, так и Лайкс отказались от права возразить но сути заключительных слов друг друга, и присяжные, получив соответствующий наказ от судьи, гуськом удалились для обсуждения дела.

Зал ждал в напряженной тишине; прошли пять минут, полчаса, час... Лайкс видел в этом доброе предзнаменование: если бы присяжных занимал лишь факт нарушения закона, им не потребовалось бы более десяти минут.

Прошел еще час, а скамья присяжных все пустовала. За окном от здания суда пролегли длинные тени; небо на западе окрасили багряные штрихи заката. Ни одна живая душа не покинула зала суда. Никто не хотел уходить, не дождавшись вердикта, даже досужие зеваки, которых привел в зал не личный интерес, а пустое любопытство.

Еще четверть часа — и вот в дверях показался первый присяжный, за ним в зал суда вернулись остальные. Судья спросил, каков вердикт.
— Ваша честь,— отвечал старшина присяжных,— мы признали подсудимого невиновным.

Лайкс обмяк, навалясь на стол; Чарли потупил взгляд на свои босые ноги.

С минуту никто в зале не дышал, никто не шелохнулся. Вдруг разом грянули рукоплескания — хлопали зрители, хлопали присяжные. Судья строго постучал по столу молотком. Когда шум улегся, он сказал:
— Обвиняемый, встаньте.— Чарли с усилием поднялся.— Мистер Прыгун, при подобном вердикте судья, как правило, воздерживается от дальнейших замечаний. И все же я сегодня прибавлю несколько слов, дабы предостеречь вас. Мне не хотелось бы увидеть вас снова в зале суда. В другой раз столь счастливый для вас исход может не повториться. А теперь идите, вы свободны.

Еще секунду все оставались на местах, потом внезапно зал пришел в движение. Билли Джо, подскочив к Лайксу, изо всех сил тряс ему руку; индейцы с задних рядов густой толпой повалили вперед. Чарли, еще оглушенный всем, что произошло, тем не менее уловил слова «идите, вы свободны» и отступил от судейского стола, но тут у него на шее повис Тимми. А справа и слева к ним уже проталкивались Люси и Фред Гендерсон.

Лайкс оглянулся: сзади, у стены, стояли рядом Кеннет Райлз и Рон Симмонз с такими лицами, будто вот-вот собираются пройти вперед и что-то сказать ему и Чарли. Однако миг был упущен — они помялись еще немного и, ничего не сказав, вышли.

Когда наконец зал опустел, на улице уже совсем стемнело. В сопровождении родных и друзей Чарли направился к автомобильной стоянке. Еще некоторое время все, обступив запыленный пикап, обсуждали с Лайксом подробности суда, потом разговор потек по привычному руслу: охота, рыбная ловля, цены на скотину и виды на урожай, погода... Чарли слушал, но очень скоро его неодолимо потянуло отсюда к тишине и покою объятых мраком болот.

* * *

Прошло два дня. Чарли, казалось, опять стал прежним: с удовольствием ел и, захватив с собою Тимми, пораньше отправлялся по знакомым местам на болота навестить издавна любимые озерки и заводи.

На третье утро он вышел из чики не в робе, как обычно, а в национальном индейском облачении. Лилли, стоя над огнем у решетки, бросила на него взгляд и все поняла. Чарли очистил миску кукурузной каши, поел жареной говядины и запил все это кружкой обжигающего кофе. Потом встал из-за стола и отнес в долбленку острогу и лук со стрелами.

Неторопливыми шагами он вернулся в кухоньку.
— Пора,— сказал он Лилли.— Ты идешь?
— Я чересчур стара,— отвечала она, и глаза ее увлажнились.— Поеду с Билли Джо и буду жить у него в доме.
— Винтовку отдашь Тимми.
— Я сделаю, как ты скажешь.— Она отошла к решетке.— Тебе понадобится еда в дороге.

Она завернула в плотную бумагу кукурузный хлеб, несколько ломтей жареного мяса и подала ему. Чарли задержал ее руки в своих, больно сжал и, не оглядываясь, зашагал к долбленке.

Когда он скрылся из виду, она еще постояла на берегу, не сводя глаз с мутного потока, которому уже ни разу не суждено было привести его назад.

По тропинке, ведущей на прогалину, затарахтел пикап, и Лилли обернулась. К ней подходил Билли Джо.
— Мы уже готовы,— сказал он.— Где папа?
— Ушел.
— Куда ушел?
— Искать остров Навек.

На мгновение Билли Джо онемел.
— Ох, мама, зачем ты его отпустила? Никакого острова Навек не существует. Это сон, мама, мечта.
— Ты ошибаешься, сын,— сказала Лилли.— Не сон и не мечта. Человеческое достоинство.

Билли Джо покачал головой.
— Мы догоним его. Скажу Фреду Гендерсону, он не откажет. Отцу там не выжить, мама.
— В Иммокали ему не выжить. В городском доме,— твердо сказала Лилли.— Оставь его, Билли Джо. Захочет, сам вернется.
— Куда? Здесь ничего не останется! Он же не знает, где нас искать. Как ты не понимаешь?
— Если понадобится, он отыщет наш след.

Билли Джо пошел к пикапу. Сев в машину, он высунулся из окошка:
— Жди, часа через два мы с Тимми за тобой заедем. Тогда и решим окончательно, как быть насчет папы.

Машина уехала, но Лилли не пошевелилась, слушая, как все ближе надвигается на прогалину рев бульдозера. Совсем уже скоро теперь он снесет чики с мест и разметет обломки по земле. Она еще секунду помедлила, прислушиваясь, потом взошла на помост и села за старенькую швейную машину дошивать кофту, которую продадут в сувенирном киоске на Тамиамской Тропе.

Перевела с английского М. Кан                      http://www.vokrugsveta.ru/