Владимир Карпец
Оговорюсь сразу, дабы избежать не только двусмысленностей, но и ради доверия к авторскому житейскому опыту. Мне довелось – и довольно долго – работать в НИУ ВШЭ, преподавать историю политических учений и даже иметь неплохие «рейтинги» (мудреным образом высчитываемые псевдоматематические оценки труда преподавателя).
Однако рано или поздно этому пришел конец, и пришел он в силу глубокого различия как политических убеждений, так и жизненных установок, хотя и сам автор этих строк, и многие коллеги (отдаю им долг уважения) часто стремились смягчить эти различия. В Высшей школе экономики, несмотря на поставленные перед ней либеральным сообществом (местным и особенно «зарубежным») «особые задачи», до сих пор много ученых советского воспитания, для которых научная честь и порядочность – «не пустой для сердца звук». Но задачи поставлены, и все больше и больше люди подбираются под эти задачи.
Пример – недавняя «установочная статья» «философа, доцента НИУ ВШЭ в Санкт-Петербурге» Андрея Лаврухина «Хайдеггер Дугина и надежды на русскую консервативную революцию» (https://politconservatism.ru/articles/hajdegger-dugina-i-nadezhdy-na-russkuyu-konservativnuyu-). Начать можно было бы с того, что если некто представляется «Я философ», или «Я поэт», он тут же заставляет вспомнить Хармса, «Я физик…» и проч. Ну, это ладно. От скромности постсоветский интеллигент (кто бы о Шарикове…) вообще не умирает. Но к делу.
Нынешняя «критика» историко-философских исследований Александра Дугина, носящая очевидным образом программный характер, – лишнее подтверждение того, что сегодня НИУ ВШЭ, так сказать, «в новых исторических условиях» начинает исполнять функции бывшего ИМЭЛа и редакции журнала «Коммунист» (заместителем главного редактора которого работал когда-то Е.Т. Гайдар, один из создателей ВШЭ, коему там теперь установлена мемориальная доска).
Однопартийная идеология имела хотя бы отчасти отношение к национальным интересам России (конечно, в форме СССР), пусть они и были растворены в «интернациональных задачах», а современные установки ориентированы на «международное сообщество» полностью. Критерием для доцента ВШЭ является не истина (что «советская мысль» хотя бы формально признавала), но «некоторые авторитетные и статусные представители академического сообщества» (кстати, почему бы их не назвать поименно?), то есть попросту «научная криптократия».
Не шучу и не преувеличиваю. Автор также ссылается на «правила и принципы конвенциональной интерпретации (т.е. основанной на коллегиальной академической работе специалистов из разных стран и в разных тематических, проблемных полях)». Это последнее еще более откровенно. Анонимные «статусные представители» формируют «коллегиальные результаты», причем международные. Это у нас что-то такое «про масонов»? Да нет, вроде бы про философию…
Разумеется, Александр Дугин, «телега» на которого (а иначе не назовешь) лежит перед нами, и есть «совершенно не конвенциональный в профессиональном научном сообществе», создающий «непритязательное чтение», а его книги о Хайдеггере –«сильные с точки зрения непритязательного массового сознания», «важное событие отечественной политически ангажированной мысли» (а вовсе не книги по философии).
От «статуса философа» доцентом экономического вуза Дугин оказывается заведомо отлучен. В силу «несистемности»… Но философ, как и поэт (а родство философии и поэзии «на вершинах» как раз и было тем, что более всего знал Мартин Хайдеггер), – не статус, а на самом деле строго наоборот. Что мы можем сказать о «рачителе Премудрости, рачителе блудных жен», Царе Соломоне, о «лесном жителе» Гераклите, о «пьянице» Лаоцзы, о «тунеядце» Сократе, о «странничке» Григории Сковороде, о безумце Ницше, о баррикаднике Сартре, которого спас от тюрьмы (за дело, кстати) лично генерал де Голль… О сравнительно недавно погибшем русском безумце Эвальде Ильенкове… Менее «статусных» лиц придумать трудно. И это именно философы, «любители мудрости» и возлюбленные Ею. А не «специалисты из разных стран и в разных тематических, проблемных полях».
Александр Дугин – именно философ в этом подлинном смысле слова. Этим он многих привлекает и этим же раздражает. К этому последнему добавляется репутация русского патриота-имперца, к которой на Западе присматриваются («все равно придется иметь дело») и столь же панически боятся. При этом к Дугину «не придерешься»: он глубоко чужд нерефлексивному «сталинизму», «антисемитизму» и вообще всему, к чему принято придираться (он сам же опубликовал блестящий анализ нелепостей «российского мышления» – «Археомодерн». М., 2011).
Считаться не хочется, но приходится. При этом главное тотально замалчивается. Вот как пишет об этом молодая русская исследовательница, участник созданного А.Г. Дугиным при МГУ Центра Консервативных исследований, Натэлла Сперанская: «Припоминаю истеричную реакцию некоторых либералов в 2014 г., узнавших, что Александр Дугин вошел в список 100 ведущих интеллектуалов современного мира (The Top 100 Global Thinkers). Он вошел туда как политический философ. К моему глубокому сожалению, западные интеллектуалы знают его только в этой ипостаси и не подозревают о мыслителе, создавшем корпус философских сочинений «Ноомахия», фактически открывшем герменевтику сакрального, т.е. герменевтику, основанную на выявлении трех парадигмальных структур, или Логосов (Логос Аполлона, Логос Диониса, Логос Кибелы). Делом ближайшего будущего становится перевод на английский язык труда «В поисках темного Логоса» и корпуса сочинений «Ноомахия».
Через «Ноомахию» Дугин прямо пришел к основному вопросу философии – о Бытии Сущего, и он стоит перед ним, как стоял и Хайдеггер. Как стояла вся философия от Гераклита до Ницше.
Добавим также, что Дугин – автор многочисленных новаторских исследований по традиционализму, социологии, геополитике (создатель русской школы этой науки), международным отношениям, переводчик и прекрасный поэт (Александр Штернберг).
Но вернемся к главному. «Ноомахии» предшествует уже упомянутая книга «В поисках темного логоса» (М., 1912), подвергающая рефлексии конвенциональный «европейский логос» и говорящая о возможности логоса «темного» (в смысле доселе не проявленного). А до этого Дугин подробно проанализировал «прохождение» логоса (пока еще единого, «западного», «аполлонического») сквозь три парадигмы – Премодерна, Модерна, Постмодерна, и его конец в «Постфилософии» (М., 2009), где мы, собственно и находим истоки (пока только истоки!) дугинского «неохайдеггерианства», вызванного вовсе не стремлением Дугина «использовать философию знаменитого мыслителя», в чем его обвиняет Лаврухин, а глубокими гносеологическими причинами. Как те же самые гносеологические причины повергли автора от «чистого традиционализма» («Пути абсолюта». М., 1990, «Философия Традиционализма». М., 2002) к парадигмальной истории логоса. При этом дугинское неохайдеггерианство не является догматическим. Дугин утверждает, что Мартин Хайдеггер – «последний философ» только и именно Запада, что Русская философия еще только начинается там, где Хайдеггер заканчивается («Мартин Хайдеггер: возможность русской философии». М., 2011), что существует не один Dasein («Вот-Бытие»,……..), а их может быть несколько (в духе досократика Ксенофана Колофонского), что платонизм и хайдеггерианство можно соединить через диалог «Парменид» и философствование Анри Корбена.
С дугинскими «поправками к Хайдеггеру» можно соглашаться или нет, например, считая, что «открытого платонизма» не бывает, но это можно делать, исключительно владея мировоззренческим и языковым аппаратом. А Лаврухин еще знанием языка фактически попрекает. Дескать, Дугин «переводит» и «практически не использует имеющуюся интерпретативную литературу (в книгах о Хайдеггере мы почти не находим ссылок на вторичные источники)». Так это-то как раз и хорошо!
Более того, Дугин утверждает, что у Хайдеггера вообще ничего невозможно понять, не зная немецкого. И он полностью прав. Но невозможно понять и не зная истории философии в ее целом.
Немецкий язык Лаврухин, все же, видимо, знает, а вот со вторым у нашего «философа» явно проблемы. В «деле, которое он “шьет”» Дугину, крайне важен «состав преступления». Он подобран, явен и очевиден: «по сути, дугинская интерпретация Хайдеггера выстраивается в апологию и воспевание войны, которую можно понимать не только в онтологическом (метафизическом), но и в онтическом (т.е. буквальном) смысле слова».
В свое время, особенно при выдающемся борце за мир, «дорогом Никите Сергеиче», за такое «давали срока». Сегодня, конечно, не «дадут», да и не за что: Третья мировая война уже идет, и наши воины прямо сражаются в той же Сирии. Тов. Лаврухин, видимо, «выдал» все «не в кассу» (ну нет сегодня даже в «стуке» профессионализма…), но ведь намерения-то очевидны. А значит, и поставленные задачи. Продолжим цитирование: «Так, в 69 томе, который цитирует Дугин, Хайдеггер пишет буквально следующее: “Die Erde aber neigt dahin, als die Bergende jeweils die Welt in sich einzubeziehen und einzübehalten. Das Gegeneinander von Welt und Erde ist ein Streit” (“Земля же, как сохраняющая склоняется к тому, чтобы всякий раз вбирать мир в себя и удерживать в себе. Противостояние мира и Земли есть настоящая война, битва”). Выделенное нами курсивом слово “Streit” переводится Дугиным как “война, битва” и интерпретируется в означенном выше смысле: как онтологическая и онтическая (т.е. фактическая) война немцев и русских. Дугин настаивает на однозначной порождающей (креативной) силе войны и тем самым утверждает её позитивный смысл».
А что же на самом деле?
Давайте просто обратимся к слову «Streit». Вот несколько значений.
1. ссора, перепалка, спор, распря, пререкание;
2. рознь, конфликт, столкновение;
3. сражение, борьба, бой, схватка препирательство;
4. дело, процесс бoрения.
Все эти слова в греческом объединяются в единое polemos. Так оно употребляется у Гераклита. Именно о polemos говорит Гераклит как об «отце всего». Причем оттенки перевода здесь могут быть разными. Но в любом случае подмена хайдеггерова Streit «Krieg», «которое Хайдеггер употребляет как раз таки в подчёркнуто негативном смысле» (да, как часть Machenschaft), используется Лаврухиным в качестве подмены Streit и приписывается Дугину, который здесь, как говорится «ни сном, ни духом». А дальше «шьется дело» о «пропаганде войны», прямо по статье УК, которая вполне работала и приносила пользу в советские времена, но просто невозможна к применению сегодня, в условиях уже идущей Третьей мировой…
С социально-психологической точки зрения очень занятно, как те, кто органически ненавидят все «советское», пытаются схватиться за него, как за соломинку…
Хайдеггер читал и чтил Гераклита всю жизнь. Для «последнего философа» это был «первый философ» У Гераклитовой «реки» он еще знает о ее Бытии (Seyn) по ту сторону бытия (Sein) и небытия (nichts). Уже у Парменида с его «Бытие есть, Небытия нет» Seyn «прячется». Далее – везде. Проблематика досократиков – равно как и введение понятия «Seyn» – относится у Хайдеггера именно к 30-м гг., к началу «второго периода». Да, хронологически это совпало для мыслителя с участием в НСДАП, на что с довольно сладострастной улыбкой намекает Лаврухин. Совпало, да, но могло и не совпасть. У философии, как и у поэзии, свои законы. «Зачем крутится ветр в овраге?».
Игнорируя эти «свои законы», Лаврухин, конечно, посылает довольно «толстые намеки» на причины, по которым Дугин сразу же обращается к «среднему периоду» Хайдеггера, минуя ученичество у Гуссерля и «Sein und Zeit». Да просто потому, что именно в это время философ начинает использовать понятие Seyn-бытие в фундаменталь-онтологическом смысле, как «Бытие Бытия и Небытия». Кстати, здесь и только здесь (а вовсе не в некоем «персонализме») мост между философией экзистенциализма и апофатическим богословием Восточно-Православной Церкви. Этой темы здесь мы не будем касаться, но заметим: именно она, а не давно ушедший прошлое «фОшЫзм» страшит.
Но здесь и понятно. Именно в связи с введением понятия Seyn и начинается тот Хайдеггер, который, собственно, и есть Хайдеггер. В связи с начавшейся публикацией т.н. «Черных тетрадей» (т. 96) это становится предельно ясно. В связи с этим кропотливая и внимательная философ-марксист «советской школы» Н.В. Мотрошилова в «объяснительной статье» «Почему опубликование 94–96 томов собрания сочинений М. Хайдеггера стало сенсацией?» («Вопросы философии» № 1, 2015) пишет: «Возникает и требует нового осмысления проблема уже совсем тонкого различения Хайдеггером – и в опубликованных, и в новых томах – “Sein” и “Seyn”, что не считалось до сих пор сколько-нибудь важным. (Кстати, даже Х. Арендт и К. Ясперс в их уже послевоенной переписке посмеивались над новой манерой Хайдеггера писать не “Sein”, а “Seyn”, считая это оригинальничанием и не зная, сколь важно это было для философско-теоретических поисков философа). Теперь видно, что и внутри периода “Черных тетрадей” с этой точки зрения происходит членение отдельных этапов: 1) когда уже нарастает недовольство Хайдеггера своей ориентацией на “Dasein” – и на теорию Dasein, включая ориентацию на сущее, Seiendе; они в общей форме противопоставляются “Sein”; 2) когда твердо избирается, в качестве центральной, категория “Seyn” (для противопоставления пригодилось старинное слово); 3) когда появляется, в её общих очертаниях, “seynsgeschichtliche”, т. е. “бытийно-историческая” концепция».
«Бытийно-историческое» и есть то, что, по мнению «конвенционального сообщества», включающего и ВШЭ, и не-ВШЭ не должно существовать. Лаврухин с нескрываемой ненавистью цитирует Дугина: «Здесь важно, что Хайдеггер связывает мир (Welt) и Землю с народом и народами… В немцах Хайдеггер видит начало открытых путей, самосознание, мир. Небо. В русских он подводит суть Земли, как сберегающей закрытости, хранительницы будущего. Битва немцев с русскими становится космогонической битвой, в которой учреждается новое Небо и новая Земля. Германское Небо и русская Земля».
«Черные тетради» сейчас постепенно публикуются. Да, интересно, что одна из их главных тем – общие судьбы Русского и Германского народов (в том числе и через войну, polemos). Кто-то пытается увидеть в «тетрадях» «антисемитизм». Из того, что появилось, лично я его не вижу, гораздо больше претензий у мыслителя к англо-саксонскому миру. Но это все детали. Главное в публикуемом – действительно тесная связь «фундаменталь-онтологии» Хайдеггера с историософией, что и дает возможность современным философам и политологам (начиная с Дугина и Алена де Бенуа) брать хайдеггерианский экзистенциализм за основу «Четвертой политической теории» (4ПТ), сторонником которой является также и автор этих строк.
Большевистская закваска («пишем оперу») подобных публикаций очевидна. Но советские философские кураторы – академики Деборин, Минц, Митин, Ойзерман, Глезерман и др. – были куда «аккуратнее» даже тогда, когда им надо было уничтожить обвиняемого окончательно. Историю философии они, по крайней мере, знали и даже имели к ней какой-то своеобразный вкус. А здесь… Впрочем, что мы хотим… Школа экономики…
Вспоминается фильм Василия Шукшина «Калина красная», где загнавшая в угол героя банда уголовников начинает брезгливо о нем говорить: «Ну, что вы от него хотите, он же мужик…». Мужик здесь – не свой, пришедший из более «низких» страт (хотя говорящие отнюдь не аристократы, аристократ как раз так не скажет), но самое главное… русский. Русский для таковой публики – главный враг.
Я не знаю, зачем Андрей Лаврухин (!?) ведет себя как шукшинские герои, но…
katehon.com
Комментариев нет:
Отправить комментарий