Произведенный зондаж общественных настроений показал, что уровень недовольства простых граждан значительно выше, чем предполагали там, наверху, если вообще не достиг критического значения. Впервые после посещения Гянджи жарким летом 1993 года Г.Алиеву пришлось общаться непосредственно с простым, возмущенным людом, выслушивать его претензии. Ничего такого не случалось ни во время спонтанных прогулок по бакинскому бульвару, ни в ходе встреч с избирателями, ни даже при посещении палаточных городков беженцев. Пять безжалостно зарезанных баранов, традиционные рукоплескания трудящихся, радостное возбуждение плотных рядов чиновников на сей раз никого не убеждали, а главное - мало радовали.
С первых минут пребывания президента на гянджинской земле бросалось в глаза мрачное выражение лица пожилого мужчины, неотступно следовавшего за ним. Многие телезрители решили было, что это один из новых телохранителей, которым по должности положено сохранять суровый вид. Все прояснилось через некоторое время в актовом зале бывшего горкома партии, переоборудованного под резиденцию главы исполнительной власти второго по величине города Азербайджана: на трибуне возникла знакомая фигура “телохранителя”, который стал зачитывать текст отчетного доклада, изощренно льстивым пассажам которого позавидовали бы придворные средневековых ханов.
- Я прибыл сюда не хвалебные оды слушать, а заниматься проблемами, - вдруг раздался спокойный голос президента, в котором хоть и не слышно было былого металла, но от этого отнюдь не поубавилось угрожающих ноток.
Эйваз Бабаев, три года назад сменивший печально известного Расима Дашдамирова и все эти три года посвятивший реконструкции мавзолея Низами, замер, и все присутствующие вместе с телезрителями легко могли прочитать на его растерянном, неулыбчивом лице его ближайшую перспективу...
Г.Алиев часто прерывает ораторов на совещаниях, встречах, приемах. Иногда это означает желание получше разобраться в запутанном или щекотливом вопросе. Вторжение в чужую речь может служить и знаком одобрения: руководитель таким образом как бы поощряет выдвиженца на смелую критику, одновременно подчеркивая для
аудитории особое расположение к нему. Но в данном случае этот вождистский прием был применен с той единственной целью, для которой и был изобретен еще со времен Сталина. Этаким необычным образом выносится приговор тому, от кого хотят избавиться. Карьера выдвиженца пускается под откос - часто не потому, что он так уж плох, неугоден или сотворил нечто из ряда вон выходящее. Для такого неожиданного конца вовсе не обязательно быть вовлеченным в конфликт с правителем. Жертва определяется в силу властной необходимости. Человека, долго, с нечеловеческими усилиями взбиравшегося на вершину власти и отдавшего этой, может быть, ничтожной цели состояние, многие годы жизни, а с ним и много человеческого, одним ударом смахивают с пьедестала, низвергая в пучину отчаяния и полнейшей безысходности. По существу, тут имеет место хорошо продуманный и многократно отработанный психологический этюд, заменивший старинную экзекуцию всех правителей - публичную порку. Пороть в начале XXI века как-то неприлично: ОБСЕ не так поймет. А вот выдвинуть рядового карьериста на первые роли, позволить ему “порулить” городом, а затем публично отказать в доверии - такое запоминается не только самому выдвиженцу, но и всем остальным! А для обывателя это - еще и наглядный урок принципиальности и беспощадности вождя.
Сказывают, у Мирджафара Багирова, правившего в Азербайджане дольше всех персеков - почти четверть века, была такая манера. На совещаниях помимо микрофона, установленного на трибуне - для выступающего, устанавливался еще и так называемый “багировский” микрофон - за столом президиума, с правого края, где предпочитал устраиваться персек, демонстрируя таким образом свою скромность. Так вот, из этого-то собственного микрофончика он и постреливал периодически своими репликами. После багировских реплик кому-то требовался валидол, кого-то выводили из зала, а кого и вовсе уводили. Но вот на пленуме ЦК Компартии Азербайджана после падения Берии, в перерыве между заседаниями за столом президиума появился какой-то монтер и... демонстративно принялся отвинчивать знаменитый микрофон с правого края стола. Все поняли, что вместе с микрофоном пришел конец и Багирову...
Микрофон исчез, но сам прием остался, как и реплики, которыми персек отстреливал членов собственной команды. Много чего пришлось услышать главе исполнительной власти Гянджи в тот день, пока он без привычного энтузиазма и воодушевления зачитывал свой текст, посвященный жизни руководимого им города, все достижения (?!) которого суть прямой результат ценных указаний, рекомендаций и предложений уважаемого президента. Он, оказывается, не догадался построить гостиницу, без чего иностранцы не желают вкладывать в экономику родины Низами свои капиталы. В городе нет современных, красиво оформленных магазинов, в результате народу негде покупать то, что ему хочется! Вообще город выглядит не лучшим образом. Раньше Гянджа была получше. (Когда - раньше? В 1993 году? Или пару лет назад?)
В заключение президент порекомендовал главе города проехаться по Баку, полюбоваться его новостройками. Однако последовавшая за этим реплика дала понять и ему, и трепетно внимавшей действу публике, что Эйвазу Бабаеву вряд ли доведется воспользоваться президентским приглашением: “Может, Абуталыбова прислать в Гянджу?”
Это не столько угрожало мэру Баку перспективой сменить столицу на провинцию, сколько означало для Бабаева окончательное расставание с креслом градоначальника. И эта близкая перспектива блуждала на его неулыбчивом лице. Он мог бы, конечно, возразить, что дело не в магазинах, а в пустых карманах гянджинцев, которые косяками уносятся в дали эсенговья. Мог бы заметить, что одиночными заездами редких бизнесменов отель содержать невозможно - вон и бакинские пятизвездочные небоскребы пустуют, еле-еле сводя концы с концами за счет свадебного сезона. Много чего мог бы сказать гянджинский градоначальник... Но он, как и десятки, сотни его предшественников, когда-либо поднимавшихся на высокую трибуну, незаметно трансформирующуюся в эшафот, лишь согласно кивал головой, заверяя, что недоглядел, недоработал, сплоховал - не судите строго, дайте время, только поддержите, доверьте...
Впрочем, не будем слишком строги к гянджинскому руководителю. История взаимоотношений азербайджанских правителей со своими подчиненными хранит на удивление ничтожное число примеров иного поведения на трибуне.
Порывшись в памяти и в архивах, мы насчитали за последние 35 лет лишь два случая, когда высокопоставленному оратору в ответ на унизительную реплику из президиума пришло в голову возразить. Столь малое число людей, неадекватно реагирующих на ситуацию, позволяет считать эти случаи, как говорят социологи, девиантными - иными
словами, не совсем нормальными.
Вот, например, в далеком 1969 году, как свидетельствуют партийные историки, некоему районному партийному руководителю в ответ на предложение человека из Москвы избрать руководителем партийной организации Азербайджана шефа госбезопасности пришло в голову задать абсолютно неуместный, выходящий за рамки нормального
советского мышления вопрос:
- А что, среди гражданских лиц нет подходящей кандидатуры? Что рядовые коммунисты подумают? Опять же - что заграница (в ту пору словцо “Запад” было не в моде. - Р.А.) скажет?
Этот партийный деятель районного масштаба исчез, испарился, затерялся в пыли истории, так что не всякий ученый может припомнить его имя. Имя другого помнят, но он уже в мире ином - прокурор Гамбой Мамедов. Он, между прочим, задолго до наших демократов произнес с трибуны то, что нынче они хором выкрикивают на своих митингах. А именно: все, что сделано под руководством уважаемого партийного вождя, - сплошь приписки и очковтирательство. Прокурор умер своей смертью, но родня его еще долго томилась в тюрьмах. Сказывают, его троюродный племянник до сих пор скрывается в тайге, опасаясь возвращения в родной Карабах, чреватого исключением из партии...
Между прочим, иные умники полагают, что “спасти лицо” гянджинскому градоначальнику помогла бы добросовестная отставка. Мол, произнеся свой прощальный дифирамб, Э.Бабаев с достоинством сходит с трибуны, с таким же достоинством подходит к президенту и кладет перед ним прошение об отставке... Красиво. Благородно. По-современному!
Такое может прийти в голову только сумасшедшему. Или демократу-министру, который в критические для него минуты даже замораживает свою деятельность. “Руководителя или повышают, или переводят на новую работу, или сажают!” - этот афоризм, рожденный в краснознаменные 70-е годы, до сих пор остается главным принципом работы с кадрами. Так что самое лучшее, что может для себя сделать Эйваз Бабаев, чинно, благородно, красиво сойдя с трибуны, - это исчезнуть во мраке истории Гянджи. И это, представьте, будет очень даже разумно. И в полном согласии с традициями и нравами. Не он первый, не он последний. Кстати, в развитие последнего тезиса представляем небольшую историческую справку о “первых и последних” выдвиженцах, появлявшихся на политическом небосклоне Азербайджана, горевших ярким - иногда даже слишком ярким - светом и кометой скатившихся в темень ночи. Любопытны и поучительны их судьбы!..
Иса Мамедов. Человек с темным прошлым, работал в Нахчыване то комсомольским вожаком автономного масштаба, то директором вахтенной школы, то министром культуры. В 1969 году был направлен в Лянкяран первым секретарем райкома.
Практически все нынешние руководители города - его воспитанники. Хоть Иса Алиевич и был руководителем Лянкярана, но считался как бы ответственным за всю “южную зону”. Сменил чай на овощи. Став секретарем ЦК, превратился в яростного пропагандиста чая. Считался одним из претендентов на место руководителя Компартии Азербайджана после перевода Гейдара Алиева в Москву. Но не прошел. Сразу после отстранения Г.Алиева от дел, на майском пленуме 1988 года выступил с покаянной речью, свалив все ошибки, приписки и преступления на Бюро ЦК во главе с Алиевым. Забыт и ничем о себе не напоминает.
Гасан Гасанов. Профессиональный комсомольский работник. Его звезда взошла на упомянутой выше сессии Верховного Совета, где произнес свою знаменитую речь прокурор Г.Мамедов. Одним из первых ринулся опровергать прокурора и блестяще доказал, что тот не речь произнес, а просто бросил реплику, которую не стоит вносить в стенограмму заседания, что и было сделано. После этого ракетой покорял одну властную вершину за другой. Три месяца работы в Сумгайыте, оттуда - скачок в Гянджу, из Гянджи - в секретари ЦК... Однако на роль первого в 1982 году так и не рассматривался. В 1990 году, по свидетельству Муталибова, умолял Горбачева назначить его руководителем
республики. В 1993 году возвращен Г.Алиевым к активной политической деятельности - назначен министром иностранных дел АР. Через четыре года отправлен в отставку, обвинен в хищении десяти миллионов долларов, отпущенных на строительство гособъектов. Отель “Европа” с тех пор в народе называют надгробным памятником Гасан муаллиму, имея в виду, что уголовному делу о хищении когда-нибудь дадут ход.
Рамиз Мамедзаде. Проделал карьеру от начальника отдела КГБ до секретаря ЦК. Был даже направлен на работу в ЦК КПСС инструктором, что являлось гарантией будущего политического взлета. Его многие прочили в руководители республики. Это его и погубило. В 1977 году снят со всех должностей в связи с тем, что кто-то из родственников устроил шумную свадьбу...
Длинен этот список тех, чья карьера так многообещающе начиналась и так прескверно закончилась. Есть в нем и подлинно трагические фигуры: например, Расул Гулиев, возведенный в спикеры, почти наследник, и отправленный в отставку с отеческим поцелуем; Сурет Гусейнов, возведенный когда-то в премьеры; Афияддин Джалилов, переброшенный когда-то из Нахчывана в Баку на комсомольскую работу...
Немногим удалось удержаться в “обойме”, вынеся все превратности судьбы. И все же такие тоже имеются: Ариф Рагимзаде, Рамиз Мехтиев, Джафар Велиев. Немного, но есть.
Впрочем, нахождение в “обойме” вовсе не означает благополучного конца, как учат истории их же коллег и товарищей.
http://forum.bakililar.az/index.php?showtopic=2545
Комментариев нет:
Отправить комментарий