Адаты киргизов

Евгений Марков

…Перекочевывающие караваны все чаще и чаще попадаются нам навстречу. Перекочевывают, обыкновенно, целым родом.
Земля у киргизов и до русского завоевания, считалась общим добром всего племени, а теперь, по закону 12-го июня 1886 года, признана государственною собственностию, которую кочевники могут занимать под свои стада и кочевья в бессрочное пользование. Кочевки свои киргизы вообще называют «кушпек».
Зимовые стойбища их, более тесные и труднее находимые, отводятся каждому роду, а летовки, или летние кочевья, — по-киргизски «джейляу» — населению целого уезда без различия родов.
Летние кочевья киргизов бывают так обширны, что в сухое лето в пределах какой-нибудь Сырдарьинской или Ферганской области — иногда не хватает пастбищ для скота, и киргизам дозволяется в таких случаях перекочевывать даже в соседние области Степного губернаторства, где жары бывают не такие иссушающие и население не так тесно, в области Семиреченскую, Акмолинскую, Тургайскую.
Осенние же кочевья — «куздяу» — они находят у себя дома, где за лето успеет отрасти порядочная трава.
Собственно говоря, земля не имеет никакой цены в глазах киргиза, и, вероятно, было время, когда все народы, обитавшие в сухих равнинах, относились к ней так же. Ценится высоко кочевником только вода и труд.
Здесь продают и покупают не землю, а воду, да сколько-нибудь осязательные плоды человеческой работы.
Арык, колодезь, деревья, постройки, — вот что всегда считалось у киргизов личною наследственною собственностию и на что получались, взамен купчих и данных, ярлыки ханов или судебные приговоры биев.
Но если род вырыл кудук или арык, торжественно заклав над ним козла или барана и принеся таким образом «кудаи» (т. е. жертву богу), — то уж этот арык или колодезь делался на веки вечные собственностью рода, не прекращаемою никакими земскими давностями.
Ханы считали себя обязанными выдавать родам ярлыки на их арыки, летовки и зимовки, причем и летовка и зимовка непременно обозначались в одном и том же ярлыке, так как одна без другой они теряли всякое значение.
Передвижение кочевников с зимовок на их горные джейляу, — картиною которого я теперь любуюсь глазами художника, — очень важное событие в жизни кара-киргиза.
Под перенос кибитки выбираются самые сильные животные. Большую кибитку поднимают обыкновенно пять верблюдов, для небольшой — достаточно и трех.
Накануне выхода с зимовника устраивается общее угощение, где обильно истребляется куйрук (курдючное сало), каймак (топленые сливки), айран (кислое овечье молоко с водою), крут (кислый овечий сыр), кужа (каша из проса), мясо баранов, коз и лошадей.
Впрочем, по убеждению киргизов, мясо, до которого они большие охотники, вовсе не есть лучшая пища для человека. Напротив того, они считают самою чистою и полезною пищею хлеб и виноград, и уверяют, что сам Аллах признал это, сказав людям: «Если бы я мог употреблять яства, я бы ел только хлеб и виноград». Остальные плоды тоже считаются «пищею рая», мясо же, по понятиям киргиза, не из рая, а из остатков глины после сотворения Богом первого человека.
В этих наивных взглядах кочевника нельзя не видеть искаженного отзвучия древних библейских сказаний о рае, исстари распространенных среди народов Азии.
Мясо овцы и козы считается у киргизов лучшим; лошадь сотворена, по их убеждению, из воздуха — «ель», оттого она и обладает быстротою и легкостью. Верблюда киргиз режет только в исключительных случаях, когда он отправляется на паломничество в Мекку и приносит Аллаху умилостивительную жертву.
На пиршествах киргизов непременно участвует и музыка. В кибитках алайских кара-киргизов мы везде видели висящие на стенах туземные балалайки — домбра, скрипки — кобза и дудки — сабызга. Почти всякий киргиз умеет играть на чем-нибудь. Кроме музыки и песен неизбежною забавою их пиров служит также их любимая байга — отчаянная борьба между собою молодых парней.
Когда прощальное пиршество окончится, зажигают на краю зимовки два костра и становят между ними какую-нибудь седоволосую старую ведьму, — хранительницу родовых преданий и обычаев.
Старуха, творя причитанья, разбивает тыквенный кувшин, по-киргизски «кабак» — откуда, вероятно, произошло и наше название «кабачков» для мелкой породы тыкв, из которых на юге приготовляют очень вкусное кушанье.
«Как разлетелся в куски этот кувшин, так пусть разлетятся все наши печали!» — торжественно провозглашает старуха и, взяв за повод нагруженных верблюдов, первая выводит их из зимнего стойбища.
Присутствующее киргизы начинаюсь перепрыгивать через костры и кричать вслед за старухой: «Алас, алас!» (прочь, прочь!). Когда на другой день выступят из зимовища, то верст через 5-ть или 6-ть делают остановку, разбивают опять юрты, режут лошадей, баранов и устраивают новое «кудаи» Аллаху. При заклании животных старшина рода молится: «Да будем мы так же счастливы на новом месте, как были счастливы на старом!»
Впереди каравана посылаются заранее разведчики из самых опытных стариков.
Разведчики, отыскав колодезь, который должен служить средоточием будущего кочевья, ставят «бельчи» — или «признаку», как говорили у нас в старину, — втыкают копье, оставляют какую-нибудь свою вещь, связывают пучком траву около колодца, а чаще всего чертят на земле тамгу своего рода, — и уже после этого ни один киргиз не остановит своих верблюдов на захваченном пастбище.
Тамга, от которой произошло наше старинное русское слово «таможня», — служит самым верным признаком пребывания рода в известном месте. Тамга — это условный знак, тавро, печать, заменяющая и герб, и подпись для киргизских родов.
Если на каком-нибудь камне или памятнике отыщется тамга известного киргизского рода, то не может быть никакого сомнения, что род этот когда-нибудь кочевал здесь и поставил эти памятники.
Каждый из 92-х узбекских родов, — которых мы, русские, смешиваем под общим названием киргизов, — имеет особую тамгу, ведущую свое начало с незапамятных времен. По преданиям киргизов, тамга была придумана в старину для того, чтобы 92 брата, родоначальники узбекских родов, — могли различать свой скот от скота других братьев.
До сих пор тамга эта выжигается здешними киргизами и кара-киргизами — на всякой скотине. На лошади и верблюде она выжигается всегда слева, так как садятся на них с левой стороны. Но один род выжигает тамгу на голове, другой на боку, на плече, на животе, на ляжке и т. п.
Общая тамга служит в некотором смысле объединяющим знаменем для киргизов одного рода. Значение этих древних родов хотя и сильно расшаталось после русского завоевания, но все-таки продолжает быть главным общественным началом в жизни киргизов.
И киргизы, и кара-киргизы все называют себя узбеками, и список 92-х основных узбекских родов с небольшими видоизменениями распространен во всех киргизских аулах.
Степные киргизы, впрочем, хотя и признают кара-киргизов узбеками, но отделяют их в совершенно особое племя и уверяют, будто они произошли от калмыков и даже от собак.
Мне кажется, такой взгляд степных киргизов на своих горных собратьев достоин серьезного внимания. Уже и при первом взгляде на кара-киргиза бросается в глаза его сильная «калмыковатость» сравнительно с другими кочевниками Туркестана. Кара-киргиз смотрит гораздо больше монголом, чем степной киргиз и сарт. В то же время кара-киргиз гораздо храбрее степного киргиза, или казака, как они величают сами себя, и независимее его по своему духу.
Из этих сопоставлений можно, пожалуй, вывести заключение, что кара-киргиз, быть может, есть прямой потомок монгола-завоевателя, гораздо менее смешавшийся с побежденными тюркскими народностями, чем киргиз-казак, чему, конечно, немало могло способствовать и их труднодоступное место жительства в горных трущобах Алайского и Ферганского хребтов.
Замечательно, что среди кара-киргизов нет привилегированного сословия, так называемых тюрей, или «белой кости» («ак-суек» по-киргизски).
Тюри считаются потомками Чингисхана (и в тоже время, непостижимым образом, потомками халифа Аббаса) и имеют, а особенно имели прежде, среди киргиз-казаков почти такое же значение, как наше дворянское сословие имело среди крестьян и купцов крепостной эпохи.
Они всегда были наследственными вождями племени, пользовались большим почетом и важными преимуществами в правах собственности. До последнего времени браки между «белою костью» — «ак-суек» — и «черною костью» — «кара-суек» — считались великим позором для тюрей; женщина «белой кости», выходившая замуж за «черную кость», подвергалась проклятию и лишалась своих сословных льгот.
При графе Сперанском возникла мысль привести в известность народные обычаи киргизов, подвластных России, и составить общий свод этих адатов.
Свод этот, напечатанный на киргизском языке, хранился во 2-м отделении собственной Его Императорского Величества канцелярии, и профессор Самоквасов в 1876 году издал по сохранившимся копиям его «Сборник обычного права сибирских инородцев» с специальным приложением к нему «Обычаев киргизов» (Большой и Средней орды). Так как материал для этого сборника собирался при помощи киргизских старшин, то султаны и бии их, принадлежавшие к сословию тюрей, по-видимому, широко воспользовались представлявшимся им удобным поводом усилить и закрепить свои сословные привилегии на счет простого народа, выдавая за старинные обычаи многое такое, что только было с их стороны случайным злоупотреблением или даже просто мечтою будущего.
По крайней мере, местные исследователи этого вопроса, как, например, известный знаток киргизского быта генерал Гродеков, прекрасной книгой которого «Киргизы и кара-киргизы» мы главным образом пользуемся в настоящем случае, — предполагают, что жестокие наказания и даже смертная казнь за оскорбления и нарушение преимуществ «белой кости» людьми «черной кости» — введены в сборник адатов по выдумке самих киргизских старшин, которая не могла быть проверена составителями сборника за отсутствием среди русских исследователей того времени хорошо подготовленных знатоков киргизского языка и обычаев.
Может быть, этими же обстоятельствами следует объяснить и включение в сборник киргизских адатов таких жестокосердых и фанатических правил, совершенно не подходящих к обычной терпимости и маловерию степного кочевника и так странно звучащих в книге законов христианского государства, как «лишение живота за поругание своего закона», в случае принятия киргизом христианства, или «повешение 7-ми человек» из членов рода за убийство одного ходжи, которые, подобно султанам и биям, принадлежали к «белой кости» и почитались потомками сподвижников пророка. Смертная казнь полагалась по этому сборнику даже и за такой нисколько не уголовный проступок, как вступление в брак сына или дочери без ведома родителей.
Мы, русские, всегда отличались излишнею доверчивостью и излишнею снисходительностью к разным инородцам, входившим в состав нашего огромного царства. На Кавказе, в Сибири, в Киргизских степях мы делали те же ошибки, как и в балтийских провинциях, Финляндии и Польше, освящая могучею поддержкою государства, без серьезной проверки и изучения подлинных обстоятельств дела, разные неправые притязания и случайные злоупотребления господствующих сословий, составлявших в сущности ничтожное меньшинство народа; мы наивно воображали, что приобретаем себе верных сторонников в тех руководящих слоях новоприсоединенной народности, которых мы щедро награждали присвоенными ими себе льготами, — а вместо того в них именно и встречали каждый раз самых упорных противников русской государственности, самых горячих друзей всякого рода обособленности местного края от России.
Такими недальновидными простаками являлись мы до последнего времени относительно польских панов, остзейского рыцарства, финляндских сеймов, сибирских шаманов, горских князей Кавказа, — такими же оказались мы и по отношению к ходжам и султанам киргизских орд.
Впрочем, в последнее время, после покорения Туркестана и устройства киргизских орд на новых началах, привилегии «белой кости» уже не признаются русским законом, да и в жизни туземцев они потеряли прежнее значение.
С 1867 года русское правительство разделило киргизские орды по уездам, волостям и аулам, и вместо наследственных родовых старшин установило выборных волостных старшин и аульных сельских старост (аксакалов), чтобы ослабить среди киргизов прежнее значение рода и «белой кости», слишком близкое к старым порядкам их быта и слишком поэтому мешавшее слиянию киргизов с остальным населением империи.
Это нанесло несомненно глубокий удар родовому быту киргизов. Хотя под видом выборных волостных старшин пока еще выдвигаются большею частью те же наследственные вожди родов, имеющие еще огромное значение среди населения, и хотя вопреки административному раздроблению рода на волости и аулы и искусственному соединению в одной волости частей из различных родов, — в каждой волости пока распоряжается беспрепятственно господствующий род, — но все-таки нельзя не видеть, что новые начала заметно бродят в народной массе и вызывают все чаще и чаще явления нового характера, несомненно видоизменяя взгляд народа на значение и рода, и «белой кости», приучая его все больше к равенству перед законом и к господству над всем государственного интереса.
К сожалению, эти новые начала невольным образом расшатали те старые нравственные устои, на которых до сих пор покоилась сколько-нибудь твердо общественная и семейная жизнь кочевников. Выборное начало внесло с собою возмутительную продажность, недобросовестность, дух смуты и интриг. Почтение к старшим членам рода, послушание родителям, страх перед судом, религиозное благочестие, — все эти полезные нравственные тормазы человека заметно ослабели среди киргизов и развязали руки более дерзким и корыстным из них. Но это, кажется, неизбежная ступень, через которую приходится проходить всякой народности, вырастающей из пеленок патриархального быта и призываемой к более широкой гражданской жизни. Поэтому и смотреть на эти печальные явления следует без малодушия и отчаяния, с твердою верою, что временная болезнь роста окончится в свой срок, и что нужно только зорко следить за ней и не колеблясь применять против нее подходящие лекарства.

Е. Л. Марков. Россия в Средней Азии: Очерки путешествия по Закавказью, Туркмении, Бухаре, Самаркандской, Ташкентской и Ферганской областям, Каспийскому морю и Волге. — СПб., 1901.